В новгородской летописи, которую в те годы вел пономарь Тимофей, об этом 
известий нет. Зато в ней собраны все недобрые предзнаменования тяжелого 
будущего, а их было немало. Средневековые люди были во власти веры и суеверий, 
и часто возлагали на бога и на судьбу решения, которые надлежало принимать им 
самим. Решительность в ту пору была качеством редким. Даже на суде при разборе 
запутанных дел подозреваемых испытывали водой (всплывет или утонет?) и каленым 
железом (какова степень ожога?). Знаменья и приметы, сулившие радость и горе, 
победы и поражения, запоминались и заносились в летописи. Некоторые из недобрых 
примет записал и пономарь.

Весной 1230 года вдруг «трясеся земля в обед, а иные уже и отобедали -¦ то, 
братие, не на добро, на зло». Землетрясение было тогда и во Владимире, где люди 
сильно изумлялись, думая, что у них кружится голова — «мняхутся так, яко голова 
обишла коего их». Его очевидец Серапион рассуждал по этому поводу: «Земля от 
начала утверждена и неподвижнма, повеленьем божиим ныне движется, грехами 
нашими нашего носити не может».

Потом случилось другое чудо: > гром вдруг пищ^кло солнце и «стало словно месяц, 
и потом опять плп<>шилось, и рады были мы небоги», записал Тимофей. Затмение 
солнца пугало суеверных современников Александра: в Киеве «людем всем 
отчаявшимся своего житья, мпяше уж кончину сущю, целующе друг друга, прощенье 
имаху, плачюще, горько возопиша к богови со слезами».

Описав явления небесные, пономарь Тимофей перешел к делам земным. Заколебалась 
власть черниговских приспешников в Новгороде. Началось с пустяка. Давний 
суздальский сторонник Степан Твердиславич столкнулся с посадником и при 
поддержке веча разгромил его двор. Тот, в свой черед, поднял на ноги весь город 
против суз-дальцев. На вече посадник обвинил одного из них в поджоге. 
Зажигальнику по «Правде» положена смерть, и виновного тут же на вече и убили; 
другого посадник сам убил и сбросил с моста в Волхов. Много дворов тогда 
разграбили...

Тимофей думает, что эта смута, в которую втянулся город, стала причиной более 
суровых невзгод голодных лет. Но вернее обратное: дороговизна и надвигающийся 
голод усугубили «братоненавидение и непокорение друг другу». Голод стал 
реальностью, когда мороз уничтожил урожай. Для бедноты это означало смерть.

На Руси голод не в диковину — летописи упоминают о голоде раз в восемь лет. 
Наиболее затяжные голодные годы совпадали с общеевропейскими. Засухи, ливни, 
половодья, сырые зимы, ранние морозы, налеты саранчи, бабочки-поденки, набеги 
грызунов — против всех этих бед люди были бессильны. Но похуже засух и ливней — 
войны и распри, которые особенно сказывались на Новгородской земле. Запасы 
продовольствия были невелики, а их поступления извне зависели от боярской 
политики.

Голод 1228—1230 годов был особенно тяжелым: люди умирали сотнями, и некому было 
их погребать. Архиепископ Спиридон распорядился превратить в общую могилу 
«скудельницу» — огромную яму близ церкви Двенадцати апостолов, что между 
Чудинцевой и Прусской улицами, и поручил смиренному мужу Станиле СВОЗИТР. туда 
тела мертвецов. Сумрачная повозка новгородского Харона целыми днями 
передвигалась по улицам, доверху нагруженная страшной поклажей. Так не могло 
долее продолжаться, надо было мириться с Низовской землей. И в Новгороде 
произошел переворот.

Стараниями того же Степана Твердиславича городской и сельский голодный люд был 
поднят на разгром дворов и имений теперь уже черниговских сторонников. Став 
посадником, Степан Твердиславич и новый тысяцкий поделили их имущество по 
сотням, городским и сельским. Противники бежали в Чернигов.

Вновь настало время Ярослава, время, которого он ждал. В Переяславль прибыли 
послы и попросили его занять новгородский стол. Это означало новый поворот и в 
судьбе Александра. Не мешкая, Ярослав вместе с сыновьями Федором и Александром 
приехал в Новгород и, собрав вече, принес присягу «на всех грамотах 
Яро-славлих». Псков тоже признал князя и принял его наместника. Только две 
недели пробыл среди новгородцев Ярослав, потом уехал в Переяславль, прихватив с 
собой некоторых именитых «молодших мужей».

Наместниками опять остались Федор и Александр, первому было одиннадцать, 
второму десять лет.

Эта новая встреча Александра с Новгородом была куда тяжелее прежних. Александр, 
еще ребенок, стал свидетелем страшного стихийного и социального бедствия, 
увидел нужду и гнев народа и то, как даже эта беспредельная нужда используется 
умелыми политиками, держащимися за кормило власти. Свирепствовал голод. Народ 
громил дома бояр и купцов, которые наживались на продаже зерна: «Бедный люд 
начал добрых людей домы зажигати, где могла быть рожь, и тако разграбливахуть 
именье их...» Голодные бедняки, доведенные до отчаяния, ели мертвечину и даже 
«резаху люди живыя и ядаху», хотя уличенные в этом кончали жизнь на костре, 
виселице и от меча.