На северной оконечности Софийской стороны раскинулся Зверинец — заповедный лес, 
здесь князь с дружинной молодежью не раз охотился.

В Переяславле Александра учили другому — книжной премудрости, княжому вежеству. 
Здесь он впервые понял: будущее грозно, придется с мечом защищать свои права на 
княжение и само княжение от Ливонского ордена и Дании, Швеции и Литвы.

Готовились события, втянувшие в свой круговорот и Александра. Они заставили его 
по-новому взглянуть на город. Не крепость, не святыни, а заботы и думы 
новгородцев открывались ему. Тяжелые это были думы.

Всему Новгороду было ясно, что впереди война с немцами, и потому особенно 
тревожила Ярослава неустойчивая политика Пскова. Желая повлиять на тамошних 
бояр, он поехал во Псков. Но тут его ждала неудача. Бояре распустили слух, 
будто Ярослав везет оковы, чтобы заковать в них знатных мужей. Псков затворил 
перед ним ворота. Воротившись с пути от верховьев реки Ше-лони, Ярослав собрал 
вече на владычном дворе и, внося жалобу на Псков, сказал: «Ничего не замышлял я 
против псковичей злого, а вез им в коробьях дары — дорогие ткани и плоды, а они 
меня обесчестили».

Ярослав был человеком быстрых решений. Его гонцы помчались в Суздалыцину, и 
вскоре изумленные новгородцы увидели переяславские полки, которые раскинули 
шатры на Городище, поселились по дворам Торговой стороны. На запрос боярского 
совета Ярослав ответил кратко: «Хочу идти на Ригу». Этому мало кто поверил: 
считали, что поход будет на Псков. Постой полков вызвал дороговизну на хлеб, 
мясо, рыбу. Город жил привозом окрестных деревень, запасы зерна всегда были 
ограничены. Чтобы исправить дело, Ярослав распорядился ввести натуральный сбор, 
а когда сельская округа стала противиться побору, он послал своих судей по 
волостям.

Эти действия нарушали местный закон — новгородскую «Правду», и были чреваты 
острым столкновением с HOBгородской республикой. Бояре тяготились слишком 
энергичным князем.

Повод избавиться от Ярослава вскоре нашелся. Опасаясь Ярослава, псковичи 
поспешили заключить в 1228 году отдельный договор с Ригой. По условиям договора 
Псков порвал союз с Новгородом, обязался не вмешиваться в немецко-новгородские 
войны и даже признавал крестоносцев своими союзниками в случае нападения на 
него новгородцев. В знак прочности договора в Ригу были посланы 40 мужей в 
заложники, а в Псков призван союзный отряд немцев и вассальных им эстонцев, 
латышей и ливов.



«Тобе, княже, кланяемся и братьям-новгородцам, — внятно и холодно читал на вече 
посланец-грек псковскую грамоту, — в поход не идем и братьи своей не выдаем; а 
с рижанами мы мир взяли. Вы к Ревелю ходивши, серебро взяли, а сами ушли в 
Новгород, а города не взяли и договора не было; и у Вендена — также и у Оденпе 
— также; а за это немцы нашу братью перебили ва озере, а других увели в полон, 
а вы учините раздор — да прочь; а если на нас замыслили, то мы против вас со 
святой богородицей; уж вы лучше нас иссеките, а жен и детей заберите себе, 
словно поганые; то вам кланяемся».


Чем дальше читал поп-гонец эту сухую, по-северному скупую на слова грамоту, тем 
яснее становилась Александру пагубность боярского самовластия. Распри бояр с 
отцом подрывали мощь Руси, ослабляли ее устои в Прибалтийских землях.

Выслушав псковскую грамоту с отказом выдать «братью свою», боярский совет 
заявил Ярославу: «Мы без своих братьев, без псковичей, не пойдем на Ригу, а 
тебе, княже, кланяемся».

Александр слушал, как князь долго спорил с боярами и «много понуждал» их, но 
тщетно. Тогда отец отдравил свои полки в Суздалыцину, и сам, разгневанный, 
вместе с княгиней Феодосией покинул Новгород. Но сыновей Федора и Александра с 
их пестуном, дядькой Федором Даниловичем, и тиуном князь оставил, давая понять, 
что разрыв этот не окончательный. Тиун охранял хозяйство двора, следил за 
княжой долей пошлин в Новгороде, Торжке, Волоке от торга и заменял князя в суде 
по торговым делам. Этот суд вершил новгородский тысяцкий при его участии. Юные 
князья-наместники по совету дядьки пользовались печатью отца при скреплении 
актов, выработанных совместно с посадником, а тиун имел собственную печать. 
Церковный суд был делом владыки, за ним надзирал киевский митрополит.

Ярослав хорошо знал Новгород, Александру еще предстояло его узнать.

До княжичей на Городище доходили вести одна другой горше.. С уходом князя 
настал черед его приспешника — владыки. Новгородские бояре ловко 
воспользовались недовольством, поборами и дороговизной, которые усугубил 
неурожай. Осенью «с середины августа наиде большой дождь и лил день и ночь», до