приказал расплачиваться наличными; строгими мерами поддерживал в войсках 
дисциплину, пресекал мародерство, охранял памятники культуры.

Все это совершенно не походило на систему ведения войны того времени. В этой 
области Суворов был на голову выше своего века.

– Благомудрое великодушие, – говорил он, – часто полезнее, нежели стремглавный 
военный меч.

В этих словах выражалась его программа действий в побежденной стране.

В декабре 1794 года Суворов писал Румянцеву из Варшавы: «Все предано забвению. 
В беседах обращаемся как друзья и братья. Немцев не любят, нас обожают».

Деятельность Суворова в побежденной им Польше свидетельствует о том, что, 
помимо военной гениальности, он обладал крупным дарованием политического 
деятеля. Его методы управления в Польше – методы умного и вместе с тем 
гуманного правителя. Недаром комендант Варшавы Орловский писал пленному 
Косцюшке: «Остается утешиться тем великодушием и мягкостью, с которыми 
победитель относится, насколько может, к побежденным». Суворов не унизил 
побежденную страну и потому быстро вел ее по пути умиротворения. Но образ 
действий Суворова шел вразрез с программой прусского, австрийского и русского 
правительств. Из Петербурга были присланы два распоряжения, осветившие, наконец,
 Суворову истинные намерения союзных правительств: предписывались контрибуции, 
конфискации, аресты, применение оружия при малейшем протесте, упразднение 
варшавского магистрата и многое другое.

Для Суворова наступили тяжелые дни. Он никогда не был годен для пассивного 
исполнения чужих приказаний, в особенности если не считал их правильными. Но 
открытое неповиновение было невозможно и бесцельно. Идя на сделки со своей 
совестью, он избрал промежуточную линию частных уступок петербургским 
требованиям, сохраняя незыблемыми общие контуры своей политики. Магистрат он не 
распустил; о контрибуциях донес, что они неосуществимы вследствие оскудения 
страны; оказывал жителям разные мелкие поблажки, неоднократно хлопоча в этих 
целях перед Екатериной. Те строгости, которые ему приходилось все же 
употреблять, он открыто объяснял вмешательством Петербурга.

Когда ему пришлось сообщить одной депутации о невозможности удовлетворить ее 
ходатайство, он вместо объяснения причин стал посреди приемной и, прыгнув как 
можно выше, сказал:

– Императрица вот какая большая!

Затем он присел на корточки:

– А Суворов вот какой маленький!

Депутаты поняли и удалились.

В Петербурге с досадой смотрели на деятельность слишком самостоятельного 
фельдмаршала. Румянцев подсчитывал, сколько офицеров было освобождено Суворовым 
из плена: 18 генералов, 829 штаб-и обер-офицеров и, кроме того, все взятые во 
время штурма Праги. Один из государственных людей, Трощинский, писал: «Правду 
сказать, граф Суворов великие оказал услуги взятием Варшавы и истреблением 
всего мятежнического ополчения, но зато уже несносно досаждает несообразными 
своими там распоряжениями. Всех генерально поляков, не исключая и главных 
бунтовщиков… отпускает свободно в их домы, давая открытые листы… Вопреки сему 
посланы к нему прямо повеления; но покуда он их получит, много наделает вздору».


Однако не все придерживались такого взгляда на действия Суворова. Находились и 
более проницательные. П. В. Завадовский[88 - П. В. Завадовский (1739–1812) – 
русский государственный деятель, бывший одно время фаворитом Екатерины II.] 
сообщал: «Нарекали на Суворова, что он все предал забвению и всех простил, а он 
говорит, что у поляков ничего не осталось: взяты пожитки, вся артиллерия, без 
изъятия все вооружения, а вместо того дано им 24 000 пашпортов. Острый и 
значущий ответ».

Короче говоря, Суворов проявил себя гораздо более дальновидным и умелым 
политиком, чем екатерининские дипломаты.

События шли своим чередом. С Пруссией в конце концов удалось договориться, и в 
1795 году состоялся третий раздел Польши. Австрия получила 1 000 квадратных 
миль с населением в 1 300 тысяч человек; Пруссия – 680 квадратных миль (в том 
числе Варшаву) и 1 миллион человек населения; Россия – 2 730 квадратных миль с 
населением в 1 900 тысяч человек. Вассал Польши герцог Курляндский отрекся от 
герцогства в пользу России. Польша как самостоятельное государство исчезла с 
политической карты Европы.

В октябре 1795 года Суворов получил милостивый рескрипт, отзывавший его в