Это была его последняя встреча с князем Таврическим.

Пять минут независимого поведения в Бендерах дорого обошлись Суворову. Все 
участвовавшие и многие не участвовавшие в штурме Измаила получили награды и 
повышения.




На долю же самого Суворова досталось вместо фельдмаршальского звания 
производство в подполковники Преображенского полка. Это считалось почетным 
назначением, потому что сама Екатерина числилась там полковником. Но таких 
подполковников был уже десяток, и в качестве награды за Измаил это было прямым 
оскорблением. До конца жизни Суворов с горечью вспоминал «измаильский стыд» – 
демонстративно-малую награду за подвиг, который он сам считал своим величайшим 
деянием и о котором как-то в минуту, откровенности отозвался, что на подобный 
штурм можно решиться только однажды в жизни.

Суворов выехал в Петербург. Потемкинские эстафеты опередили его: он был принят 
очень холодно. Екатерина почти не приглашала его в Эрмитаж, в разговорах бывала 
сдержанна и неприветлива.

Суворов тяжело переживал это. Он начинал думать о близком конце. «Время кратко,
 – записывал он в одиночестве свои мысли, – сближается конец, изранен, шесть 
лет, и сок весь высохнет в лимоне».

В конце апреля Потемкин устроил небывалый праздник в честь подвигов минувшей 
войны. За три дня до праздника императрица вызвала Суворова и во время беседы 
невзначай обронила:

– Я пошлю вас, Александр Васильевич, в Финляндию.

Суворов понял: его хотят удалить, ему не место на потемкинском триумфе. В тот 
же день он покинул Петербург.




IX. В Финляндии и Польше


Повеление Екатерины не замедлило прибыть – осмотреть финляндскую границу и 
представить проект укрепления ее. Правда, в августе 1790 года со Швецией был 
заключен мир, но король Густав III относился к России с явной враждебностью, и 
положение не могло считаться прочным. В месячный срок эта задача была выполнена.
 Суворов снова явился в Петербург, привезя с собой план постройки и 
реорганизации крепостей. Обычно такие планы лежали без движения годами, но в 
данном случае утверждение последовало почти тотчас же. Автору проекта 
поручалось привести его в исполнение.

Итак, вместо награды за великий подвиг Суворову была уготовлена новая опала. 
Иначе он не мог расценивать возложение на него функций инженер-инспектора по 
вопросам фортификации, когда на юге еще гремели орудия и вся армия, для которой 
его имя уже стало символом победы, жаждала его возвращения.

Скрепя сердце он приступил к новой работе: «играть хоть в бабки, если в кегли 
нельзя». Для него не было секретом, что назначение в Финляндию подсказано 
императрице Потемкиным. Он понимал, что под начальством у светлейшего ему более 
служить невозможно. «Я… для Потемкина прах, – писал он Хвостову. – Разве быть в 
так называемой „его“ армии помощником Репнина? Какое ж было бы мне полномочие? 
Вогнавши меня во вторую ролю, шаг один до последней. Я милости носил, но был в 
ссылке и в прописании – не говорю об общем отдалении… Твердый дуб падает не от 
ветра или сам, но от секиры».

Но осенью пришло известие о смерти того, кто раньше был его покровителем, а 
потом сделался недругом. «Великолепный князь Тавриды» навсегда сошел со сцены. 
5 октября 1791 года он умер в дороге, недалеко от Ясс.

Суворов выразил свое мнение о Потемкине с обычной оригинальностью.

– Великий человек – и человек великий: велик умом, высок и ростом. Не походил 
на того высокого французского посла в Лондоне, о котором лорд Бэкон сказал, что 
чердак обыкновенно плохо меблируют.

Такова была его эпитафия на гроб князя Таврического.

Между тем работа Суворова в Финляндии быстро подвигалась вперед.

Результат его деятельности был тот, что для обороны укрепленной его стараниями 
Финляндии достаточно было 28 пехотных батальонов, 6 эскадронов кавалерии и