окружения. В XVIII веке окружение было жупелом, пугавшим всех полководцев. 
«Тогдашний генерал не решился бы даже с большими силами войти в промежуток двух 
отдельных батальонов, чтобы не попасть между двух огней», замечает Ф. Смитт в 
работе «Суворов и падение Польши».

Суворов давал этому вопросу иное разрешение. «Идешь бить неприятеля, снимай 
коммуникации. Если же быть перипатетиком (в смысле сторонника осторожных 
полумер. – К. О.), то лучше не быть солдатом».

В 1798 году Суворов, находясь в ссылке, изложил в нескольких тезисах план 
военных действий против французов. Там имеется следующий, чрезвычайно 
характерный пункт: «Никогда не разделять сил для охранения разных пунктов. Если 
неприятель их обошел – тем лучше: он подходит для того, чтобы быть разбитым».

Это повторение и дальнейшее развитие мысли, выраженной за б лет перед тем в 
плане войны в Финляндии.

Суворовское решение одного из самых сложных вопросов военной науки, вопроса о 
том, какого образа действия придерживаться в случае угрозы окружения, может 
считаться классическим.

В конце прошлого века видный русский военный теоретик генерал Драгомиров кратко 
выразил суворовскую точку зрения в словах: «Для хорошего солдата нет ни тыла, 
ни флангов, а везде фронт, откуда неприятель».

Это была смелая тактика, как и все смелое, целеустремленное военное творчество 
Суворова. Но суворовский риск был всегда оправдан. Это был риск уверенного в 
себе и в своих войсках полководца, основанный на всестороннем изучении 
обстановки.

В эпоху, когда, следуя примеру Фридриха II, все государства заботились лишь о 
муштровке солдат; в стране, где солдаты были вдвойне бесправны: как нижние чины 
и как крепостные, – Суворов неустанно пробуждал в русском солдате «живую душу», 
развивая в нем чувство любви к родине, чув ство национальной и личной гордости.

И за это, а также за его личное бесстрашие и простоту обращения его обожала 
армия, видевшая в нем и победоносного вождя и старшего боевого товарища.

Очень характерно для Суворова, что он умел всегда выделить среди тысяч солдат и 
офицеров наиболее даровитых, наиболее многообещающих. А раз выделив, он 
решительно и настойчиво выдвигал избранного.

В дворянско-крепостнической России делать это было нелегко. Много раз Суворов 
натыкался на глухую стену клас– совых ограничений.

Сколько мог, он выдвигал достойных, умаляя даже собственные заслуги, чтобы 
подчеркнуть заслуги других. В 1770 году он сообщает, что умолчал о личном своем 
участии в одном бою, «не желая нимало отнимать от достойных, искусных и храбрых 
команды, моей офицеров заслуженной славы и хвалы».

Через все полководческое искусство Суворова красной нитью проходит его 
национальная сущность. Это было русское военное искусство, и сам Суворов, как 
никто другой, был русским полководцем и русским человеком. «Горжусь, что я – 
россиянин», часто говорил он, и в его устах это не было пустой фразой.

В тяжелые дни швейцарского похода, когда по вине австрийцев суворовский корпус 
очутился в критическом положении и, казалось, не было ни одного шанса на 
спасение, Суворов не потерял присутствия духа. Откинув самую мысль о 
капитуляции, он изложил на военном совете свой план выхода из окружения, не 
скрыл невероятных трудностей, но выразил уверенность в преодолении их:

«Мы русские… мы все одолеем», сказал он; и в этих немногих словах заключалась и 
гордость и вера в русскую армию.

Русскому солдату была близка и понятна личность Суворова, – его простота, 
храбрость, прямодушие, независимость, – и сущность его военного искусства, 
целеустремленного, активного, чуждого кабинетных мудрствований, и все его 
военное учение, основанное на здравом смысле, имеющие целью (и как убедились 
солдаты, достигающие этой пели) бить врага с наибольшими результатами и 
наименьшими потерями. А раз так, солдаты охотно и легко воспринимали это учение.


Имея под начальством великолепную русскую армию, питая уверенность в 
собственном военном даровании, Суворов с непреклонной последовательностью 
осуществлял свою установку: нанести врагу столь сокрушительный удар, чтобы он 
не мог оправиться, чтобы он не отступал, а бежал в панике, и больше того: чтобы 
он даже в бегстве не находил спасения.

«Кто против меня – тот мертв» – так формулировал Суворов это простое, великое 
правило.