- Рекрут... Значит, впервой бежал? 

- Так точно! 

- До сей поры не наказан? 

- Никак нет... 

- А каков он? Каким солдатом быть обещает? 

- Самый славный будет, ваше сиятельство, гренадер-с! 

- А не врешь спьяну? 

Совиные глаза Брезгуна часто-часто заморгали. Рот задергался. Слабый хрип 
вырвался из груди. 

- Брезгун врать не может, - улыбаясь, сказал Багратион, - тверез ли, пьян ли, 
все едино, - ему, я чай, смерть легче, чем соврать! Не обижай, князь Григорий 
Матвеич, старика, - я его знаю. 

Кантакузен облизнул яркие мокрые губы и смачно чмокнул фельдфебеля в жирную 
щеку. 

- Мы с ним обидеть друг друга не можем! Верно ли, Брезгун? 

- Никак не можем! - радостно прогремел Иван Иванович. - А коли обидим, так тут 
же и прочь ее снимем, обиду-то. Покорнейше благодарю, ваше сиятельство. 

- Итак, - продолжал Кантакузен, - начальник дивизии усмотрел непорядок в том, 
что с самого начала похода откладывалось у нас наказание гренадера Старынчука. 
И по закону прав принц, я не прав оказываюсь. Ко чудится мне, что, окромя 
закона, человечность еще есть... 

- И разум, - вставил Ермолов. 

- Именно, ваше превосходительство. Они-то и воспрещают мне засекать солдат, 
когда вся судьба отечества зависит от целости и крепости многотрудной 
солдатской спины. 

- И от пыла сердец солдатских! - крикнул Кутайсов. 

- Именно, ваше сиятельство. Однако принц Карл, коему на все то наплевать, 
требует. И нахожусь я в крайнем самом затруднении... 

Кантакузен был не на шутку взволнован. Он стоял посредине шатра и, с величайшей 
горячностью размахивая руками, спрашивал Багратиона: 

- Как же прикажете мне поступить, ваше сиятельство? 

Князь Петр Иванович отозвался не сразу. Вопрос был ясен, - но только со стороны 
существа дела. А со стороны "политической", в которой был замешан начальник 
дивизии, немецкий принц и родственник императора, все было неясно. 

- Не могу приказывать, - проговорил он наконец, - не в моей ты, Григорий 
Матвеевич, команде. А как бы я сделал - не скрою... 

Он еще помолчал, раздумчиво протягивая свой бокал к Ермолову, Кутайсову и 
хозяину, медленно чокаясь и еще медленнее отпивая вино крохотными глотками. 
Потом быстро поставил бокал на стол, взъерошил волосы и схватил Ермолова за 
лацкан сюртука. 

- Любезный тезка! Вы - душ человеческих знахарь. Вас спрошу, верно ли сужу. 
Сечь бы теперь рекрута не стал я, - не ко времени. Но и страху за вину его не 
снял бы. Что нам от него надобно? Чтобы хорошим солдатом стал. Но с одного лишь 
страху хорошими солдатами не делаются. Я бы так решил: наказание вновь отложить,
 внушив притом виновному, что и вовсе от него избавлен будет, коли хорошим 
солдатом подлинно себя окажет... 

- В первом же бою, - добавил Ермолов. - Браво, ваше сиятельство! 

- Пусть крест егорьевский заслужит, - воскликнул Кутайсов, - тогда и наказание 
прочь! 

- Так и я мыслю, господа. А кавалеров у нас не секут... 

- Кроме тех случаев, когда и их секут, - язвительно заметил Ермолов. 

Минута тишины нависла над столом. Молчание нарушил Багратион.