Путнику хотелось размяться, но непредвиденных встреч на станции он не желал. И 
поэтому послал адъютанта на разведку в станционный дом. 

- Его высочество цесаревич Константин Павлович, проездом из армии в Петербург,
 - доложил адъютант. - Изволит почивать. Генерал от кавалерии Платов также 
проездом из армии... 

- А что Платов творит? 

Адъютант уже открыл рот, чтобы ответить: "Тянет ром, ваша светлость", когда 
железная рука оттолкнула его от кареты и в окно всунулась растрепанная голова 
дюжего атамана. Матвей Иванович действительно был во хмелю; глаза его были 
красны, небритые скулы лоснились от жаркого пота. Густой аромат ямайского рома 
наполнил карету. Платов был не только пьян, но еще и взволнован. Губы его 
вздрагивали, и на худом морщинистом лице не было и в помине обычного хитрецкого 
выражения. 

- Михаиле Ларивоныч! - восклицал он захлебывающимся голосом. - Князь 
светлейший! Полюбуйтесь старым казаком! Вот до чего довели! Жизнь моя меня мало 
теперь интересует! Сорок второй год служу, а такого коловратства не ожидал. 
Правду скажу: слабость свою и сам чувствую, в старости лет и тупом зрении 
службу свою тягостной находить стал. Но... политика политика, - а рубаться-то 
ведь нужно! Не дают... Выговором за Семлево сразили до болезни. Все прочь 
кинулись, словно бы зачумел я... Ох, Барклай! Просто не разойтиться нам! 

- За что же распорядился так Михаиле Богданыч с братом государя своего и с 
тобой, заслуженным воином? - спросил Кутузов. 

- Цесаревича - за отпозицию, а меня - за то, что пример отчаяния войскам 
показую... 

- Ну, а под Семлевом что было? Эх, как шарахает тебя, друг любезный! Покамест 
коней перекладывают, иди-ка лучше ко мне в карету и по-толковому объясни... 

Усевшись против Кутузова, атаман принялся с жаром рассказывать: 

- Отступал я через Славково к Семлеву с перестрелочкой. Авангард французский 
уже в Славкове был. Мост там, у болота... Попытался я на нем устоять. Где уж! 
Французы пушками мост сбивают, колоннами пехотными валятся на него, как из 
мешка. Я - шаг по шагу назад... Мыслю: на медленном ходу до вечера продержусь. 
Что ж? Продержался до утра! Далее - хуже. Облепили меня хранцы, будто аравитяне 
в пустыне. Ма-я-та! Идут они большаком - много! У Семлева - село Рыбка на речке 
Осме... Что ж? Будем ребра считать! Князь светлейший! Шесть разов в атаку на 
французскую кавалерию до самых пушек ходил. Скрутя голову, дрался отчаянно. Но..
. пал! Отступил вполбежка к Семлеву. Вот и все! 

Платов зарыдал. 

- За что? Ась? 

Кутузов положил на плечо атамана пухлую руку, покрытую сивым пухом и мелкими 
коричневыми пятнышками. 

- Был ли ты, Матвей Иваныч, пьян в тот день, я не спрашиваю. Служили мы с тобой 
и без пьянства. Сам ты расчесть умеешь, где отечества польза и благодарность, а 
где вонючий штоф. Совесть человеческая широка, а службе ты нужен, - следственно,
 из кареты моей тебе и вылезать незачем. Его высочество цесаревич почивает. И 
сметь не могу обеспокоить священный сон его... 

Кутузов дернул сонетку. 

- Готово? 

- Так точно, ваша светлость! - отвечал снаружи десяток голосов. 

- Трогай с богом! 

Лошади рванули, и карета заколыхалась. Платов опустился на колени. Губы его 
быстро двигались. Кутузов с трудом улавливал слова. 

- Есть море-океан, а за тем морем горы каменные. Середь тех гор стоит архангел 
Михаил. Сохрани меня, раба божия, аминь! Буйную голову мою огради светлым 
месяцем, ясным солнышком, белою зарею, чтобы тела моего враги не окровавили, 
души не сгубили, чтобы супротивников моих уста кровью запеклись на веки вечные. 
Пойду я, раб божий, в зеленое рукомойло, к морю-океану, помолюся да поклонюся. 
Аминь! 

- Это что же такое? - изумлением спросил Кутузов.