можно было по всеобщей восторженной радости судить, до какой степени дошли в 
армии уныние, недовольство и желание перемены. 

- Едет Кутузов бить французов! - повторялось повсюду крылатое словцо Трегуляева.
 

В эту ночь никто не спал на биваках. Карабинеры собрались у фельдфебельского 
костра и, подкладывая в огонь комья навоза, слушали рассказ Ивана Иваныча. 

Рассказ фельдфебеля Брезгуна 

- Не гребень голову чешет, а пора да временье. Иной оглянуться не поспел, а уж 
и стар. Жизнь так прошла, словно деревня между глаз сгорела. Не к тому я это 
говорю, чтобы за жизнь цепляться, - упаси бог, и в мыслях нет! А к тому, что 
надо с примечанием жить. Смерть - копейка. Верно! Да ведь и всякая копейка - 
наживное дело. Нажить надо смерть, чтобы не зря умереть, а с проком. У Михаилы 
Ларивоныча Кутузова в ученье состоя, выучились мы, старики, и жить и умирать!.. 


В восемьсот пятом году дошла армия российская до городишка одного австрийского, 
Кремса, на реке Дунае. Ох, широк, просторен Дунай! Не задаром и у нас об нем, 
об Ивановиче, песни сложены... Дошла армия. А к самому тому времени благоверные 
союзнички наши, австрияки, прах их возьми, весь пар свой без остатку выпустили. 
Генерал у них Мак был... Ведь и прозванья-то хуже не сыщешь, - Мак... Hv что 
это, скажите, за Мак? Неприлично ушам даже. Так вот, прохвостина эта, не долго 
раздумывая, с семьюдесятью тысячами войска отдался в плен. И уж сомневаться 
нельзя, что был бы нам еще и до Кремса полный и безвозвратный каюк, кабы не 
князь Петр Иваныч Багратион. 

Под городом. Ам... Тьфу, пропасть какая! Давно не бывал я в немецкой земле, - 
язык-то по-ихнему не шустро вертится. Под Амн... Амштетеном молодецки отбился 
князь Петр Иваныч от французов и всю армию прикрыл. Тем и спаслись. Стоим, 
значит, в Кремсе. Переправа тут через Дунай-реку. Чуем: что ни час, все тесней 
нам дышится. Бонапарт с армией своей на хвосте у нас гонится и к Дунаю жмет, а 
подручные его с левого берега в тыл зайти норовят. Однако Михайло Ларивоныч 
распорядился по-своему. Ровно птицы, перехлестнули мы через Дунай, маршалу 
Мортью в рыло понадавали, и вмиг очутился он за рекой. Подошло дело к ночи... 

Ну-с, это уж я прямо скажу: боже, создателю всякой твари, избавь от этакой 
ночки! Черна, сыра - ни ране, ни после не видывал. В октябре дело ни луны, ни 
звезд... А куда ни глянь - полыхают огни, бегут, катятся, полосами и разводами 
расстилаются, - пушки да ружья ратуют в горах. Ну и горы! Лес высок, дремуч, 
непроходен, - еле двум живым в ряд пройти! Как быть? Двинулись. А уж коли 
двинулись, так и прорвались. Эхма! 

Только слышно вдруг стало, что австрияки у самого своего столичного города Вены 
пропустили Бонапарта. И он уже шагает, чтобы отрезать нас от другой русской 
армии, что из отечества в сикурс к нам шла. Одно из двух: либо навстречь 
Бонапарту всем скопом бросаться, на полный риск, либо заслон ставить. Михайло 
Ларивоныч всегда карты любил к орденам держать, чтобы раскрыться при полной 
лишь ясности. И рассудил он выставить заслон. Зовет князя Петра Иваныча. 

- Князь любезный мой, друг, сын и товарищ! На грудь твою крепкую надеюсь. 
Загороди нас. А мы за тобой на большую дорогу выскочим и с сикурсом сойдемся. 

У Петра Иваныча ответ прост: 

- Слушаюсь! 

Авангард... Я в нем был. Четыре тысячи человек - и одна батарея. Смех! Ступит 
Бонапарт, и - пятнышко! Мух так бьют. И все мы понимали, что пришло обречение 
на жертву вечернюю. Всяк солдатик из обоза понимал. Да и Михаиле Ларивоныч с 
князем Петром Иванычем не сомневались. Надысь пятьдесят восемь мне отбухало. 
Еще столько прожить, а не позабуду: прощались они... Обнял старик наш князя, 
щека к щеке... И... и... Тьфу, пропасть возьми, никак, в горло табак засыпался! 
И голову князь склонил. А Михаиле Ларивоныч трижды его осенил. В крестный путь 
шли. Грубо сказать, перли на рожон, прямо смерти в глаза глядючи... 

Австрийцы впереди нас прыгали. И князь Петр Иваныч на них полагался. Таким 
манером достигли мы городишка Шен... Эх, хорошо, что в русском языке костей нет,
 а то враз поломался бы!.. Шенграбеном зовется тот городок. Тут австрийцы себя 
и показали. Ни здравствуй, ни прощай - хвост дудкой, и поминай как имечко! 
Ушли! Вот тебе и гусь с яблоками! Петр Иваныч вцепился было: "Куда? Стой! Не 
пущу!" А потом видит: живы - не люди и помрут - не покойники. От такой 
немчуры-шушеры в бою беспорядок один, а пользы ни на пятак. Он и плюнул. Да еще 
и ногой растер: "Катись, балдуины!" Выслал казаков и выставился на позиции 
перед городом. 

Зажглось дело! Шенграбен! И слово-то страшное! Уж зажглось, заполыхало! Бродит 
меж французами Бонапартов свойственник, королишка Аким Мюратов. Он первый повел