улыбнулись, не возражали, хотя Никита развел руки на всю ширину. В их 
любимой и теплой речке водилось все: и караси, и окуни, и щуки, и сомы, правда, 
может, и не такие, каким хвастался Никита.

В Хопылеве у отца была своя лодка, которую вытаскивали и оставляли для надзора 
у избенки бывшего петровского морского служителя деда Василия. Василий же на 
костыле и деревяшке умудрялся подниматься на горку возле монастыря и зажигать 
костер в ночное время, чтобы идущие по Волге ладьи, лодки, дощаники, каюки и 
другие речные суда не наткнулись на длинную и узкую отмель, намытую за церковью 
Богоявления. Говорил он, что на сей пост его поставил сам Петр Великий, когда 
проезжал по Волге и увидел одноногого моряка, что просил милостыню у 
монастырских ворот в Богоявленском. Вот тогда-то и указал Петр на этот холм и 
повелел жечь ему ночной костер для «ориентации судов». Правдой был сей рассказ 
или выдумкой, никто ни в Бурнакове, ни в Хопылеве, ни даже в самом 
Романово-Борисоглебске не знал. Однако три рубля ежегодно петровскому мореходу 
выплачивали. За что? Кто постановил? Не знали, но и отменять приказ не 
собирались. И горел над приволжской кручей от апрельских весенних дней до 
первой шуги знакомый всем кормчим, вожакам-лоцманам, бурлакам костер.

Находившись вдоволь на веслах, собрав улов с поставленных вчера Никитой и Федей 
вершей, братья вытащили лодку перед избенкой деда Василия и, насобирав кучу 
хвороста и сучьев, поднялись к нему на кручу.

Бывший петровский моряк уже затеял костер, подложил сухого мха, сена под 
маленькие веточки, умостил рядом кресало, камни и трут и с нетерпением 
поглядывал на небо, ожидая, когда загорится вечерняя звезда.

Федя, десятки раз бывавший на этом холме, с удовольствием разместился рядом с 
ночным дозорным.

— Деда, расскажи, како ты при Гангуте сражался, како шведа пленял.

Тот, однако, не спешил, он все еще про себя доспаривал со старообрядцем, коих 
много было на той стороне Волги.

— Он мне вот говорит, что табак — зелье бесовское и уста им осквернять нельзя. 
Кто трубку в себя пихает, тот сам себя осуждает.

— Слушай ты их, дед! Они козлы старые ничего в новом мире не смыслят, — перебил 
его Степан.

— Не-е, ты их не осуждай, они грамотно и красиво по старым книгам рассказывают.

— Ну так каждый может научиться, — не отставал Степан.

— Не-е, над старцем не смейся, ноне старец былое славит и правоту возвращает.

— Вот же, сам только на них ругался, — хохотнул Степан.

Дед Василий рассердился, не захотел более с ним разговаривать и обернулся к 
Феде.

— Слушай, я тебе старинную историю расскажу. Историю эту, о российском матросе, 
Федя тоже слушал уже не раз, но дед добавлял к ней неслыханные ранее 
подробности, чем превращал ее каждый раз в новую сказку. Рассказывал дед 
Василий ее на разные голоса с остановками и оглядыванием слушателей, ища 
отклика.

— Так вот, поведаю я вам историю о российском матрозе Василии Кариотском и о 
прекрасной королеве Ираклии Флоренской земли. Василий-то Кариотский родом был 
из Российских Европий, на морскую службу поступил, стал матрозом. Вначале 
прозывали его на корабле, и прозывали зело нелестно, но он учился много и 
упорно и все мореходное дело изучил. То было замечено, — обвел всех взглядом, 
как бы ища подтверждения, что ревностная служба замечается, — и его направили 
за науки и услуги в Голландию, для овладения знаниями арихметическими и разными 
навыками. А там его и Цесарь заметил, пригласил к себе российского матроза.

— Ну а не ты ли это сам был? — хитро подмигнул всем Степан.

— Помолчи, то мог быть любой русский матроз, храбрый и умелый, а кто был тот, 
то будет ведомо. Так вот... приехал он во дворец к Цесарю. И был принят от 
Цесаря с великой славой, подобно яко некоторый царевич... Василий нанял себе в 
лакеи пятьдесят человек, которым надел ливреи с весьма богатым убором, карету 
приказал заложить золотокованую, и Цесарь, — поднял вверх палец дед Василий, — 
повелел министрам, а потом и камергерам неотступно быть при Василии. Цесарь 
стал сажать российского матроза кушать, Василий отговаривался. Тогда Цесарь и 
рече: почто напрасно отговариваешься? Понеже я вижу у тебя разума достаточно, 
изволь садиться. Во как за матрозом ухаживал!

Дед Василий вскочил, проскакал на култышке к обрыву и