кажите не кричать!

— Что? — не понял тот.

— Вопли пусть закончат, — зло сказал граф.

Сухотин отдал команду, побежал дежурный офицер, крик стал стихать, и лишь 
где-то там, на верху грот-мачты, добросовестно исполнял отданный раньше приказ 
одинокий моряк, не слыша, вероятно, ни себя, ни новой команды.

— Забавно, не правда ли, сударыня? — обратился к молчавшей доселе спутнице граф.


— Ах, Павел, может, мы сегодня на палубе этих бравых моряков откажемся от 
маскарада? — отвечала она совсем не о том.

— Верно, — решительно выдохнул цесаревич. — Щи у вас найдутся? Да не зовите нас 
больше сими кличками, вспомните, что я ваш генерал-адмирал, расскажите, как 
сюда дошли. Садимся здесь, — указал он на столы и кресла, установленные на 
шканцах.

Сухотин честно доложил, что эскадра 28 мая прошлого года снялась с 
Кронштадтского рейда и, сделав заход в Гельсинор, нигде больше не 
останавливалась, прошла в Ливорно, куда прибыла 15 августа.

— Стало быть, обошли всю Европу?

— Да, господин граф, простите, ваше императорское высочество. Сие есть пока 
высшее достижение для наших кораблей.

— Не думаю, — не согласился Павел. — Но однако, что вы делаете ныне в 
Средиземноморье?

— Оберегаем корабли наши купеческие и иноземные от пиратских нападений.

— Сия политика — пыжиться до уровня всей вселенной — дорого обходится державе,
 — повернул голову к беззаботно внимавшей ему Марии Федоровне. Та согласно и 
быстро закивала. Павел же обратился к капитанам кораблей, что были уже ему 
представлены у трапа.

— Вот вы, — обратился он к напряженно сидевшему Ушакову, — почему на 
императорской яхте не захотели служить? Я ведь вас там видел?

— Море люблю, ваше императорское высочество, — добродушно ответил, улыбнувшись, 
Ушаков.

Павел улыбку принял, сам улыбнулся и нестрого спросил:

— Где же вы бывали? В каких походах и экспедициях?

— Здесь, в Ливорно, уже раньше с эскадрой Козлянинова. В Черном воевал с 
турками, в Белое море ходил, из Архангельска на фрегате возвращался, командовал 
«новоизобретенными» кораблями Донской флотилии.

— Изрядно вас бросало, однако. Ну и какова плата?

Ушаков обернулся к Сухотину, тот объяснил сам.

— Тысячу рублей единовременно и по сто пятьдесят рублей столовых ежемесячно.

Павел и Мария Федоровна переглянулись.

— Богато живет флот! Расходы чрезмерные.

— Нет, ваше императорское высочество, — не согласился Сухотин, — не богато, а 
тяжело. Восемьсот человек в госпиталях, двадцать восемь умерло, и просим вас 
исходатайствовать нам помощь, а их семьям вспомоществование.

Павел задумался. Он не знал, главное или второстепенное флот, хотя и был 
приписан к нему. По совету Панина он хотел обо всем подумать самостоятельно. 
Тот советовал ему заниматься и изучать лишь то, на что должно обращать внимание,
 «не отвлекаться в сторону, к предметам, не имеющим отношения к плану. Не 
тревожиться тем, что недостойно возбуждать беспокойство». «Побольше бодрости, 
со временем все дается, и терпение и прилежание», — напутствовал Панин. Да где 
он? А вести разговор с подданными он решил не лицемеря. Еще в Риге он обрушился 
на беспорядки в военном ведомстве, резко заметил: «Если бы мне надо было 
образовать себе политическую партию, я бы мог умолчать о подобных беспорядках, 
чтобы пощадить известных лиц. Но будучи тем, что я есмь, для меня не существует 
ни партий, ни интересов, кроме интересов государства...