мартовское солнце было в диковинку, грелись как мухи, 
размаривало, даже сидевшие на веслах пытались дремать.

— Гляде-еть вперед! — все покрикивал командир Ушаков. Да, то было первое, 
подчиненное ему судно, — прам № 5. Он на нем уже плавал под началом Апраксина, 
стоял под началом капитана 1-го ранга Пущина в устье Дона, оберегая Азов от 
турок. Но вот командует, капитанствует впервые.

Прам ткнулся носом в песок, солдаты, что ныне в морских служителей превращались,
 попадали: кто на скамьи, кто на борт привалился, а стоящий у кормы и, наверное,
 задремавший часовой вывалился в воду и закричал благим матом. Хороша 
командочка. Ушаков, чтобы привести в чувство, объединить, резко и пронзительно 
скомандовал:

— Якорь отдать! Весла сушить! Кормовой, брось конец утопающему, а то 
захлебнется в луже.

Еще две-три команды, и кутерьма на праме как-то улеглась, все успокоились. 
Якорь плюхнулся в песок, небольшой трапик лег почти у берега, и Ушаков, 
опустившись на берег, приказал боцману:

— Раскладывать невдалеке костры, — благо несколько бревен выловили по дороге, — 
готовить пищу.

Он же пошел доложиться прибывшему в Новопавловск вице-адмиралу. Небольшую 
шлюпочку командующего несуществующим флотом хорошо знали в Таврове, Павловске и 
в Икорце, да и по всему Дону, ибо она появлялась без предупреждения там, где 
стопорилось дело, не хватало леса, рабочих, не могли разобраться в чертежах, не 
хватало продовольствия, ссорились между собой военные и морские начальники, 
кричали друг на друга строители. Тут-то и появлялся Алексей Наумович. Быстро 
всех мирил, передвигая сроки, конечно, в сторону уменьшения, наказывая 
нерадивых, поощряя старательных и всех заражая целью — построить южный флот 
России.

Вот и здесь, в Новопавловске, он собирал очередной отряд построенных, или 
вернее полупостроенных, кораблей, чтобы пустить их вниз по Дону.

Ушаков зашел мимо дремавшего часового в избенку, что стояла над Доном, далеко 
раскрывая обзор речной долины.

— Лейтенант Федор Ушаков прибыл на праме номер пять!

Стоящий у подслеповатого окошка военный моряк медленно развернулся.

— Вижу, что прибыл! У тебя чего моряки за борт валятся? Аль мало кормишь?

Ушаков смутился:

— Ваше превосходительство, не моряки они еще. Ни под парусом, ни на веслах как 
следует ходить не умеют. Учу их.

— Ну учи, учи. Да быстрее. Нам не век по степным речкам ходить. Скоро в море. 
Пройдут по Дону-то?

— Должны пройти, мы неплохо двигались, хотя все было. И волок, и весла, да и 
парус помогал.

Вице-адмирал запахнул шинель и сел в невесть откуда взявшееся здесь резное 
кресло.

— Вот смотри, что я графу Чернышеву пишу и вскорости отправлю.

Он выхватил лист бумаги у недвижно сидящего писаря и зачитал:

— «Успех в строении судов по состоянию времени и людей идет так, что больше, 
кажется, требовать мне от них не можно, в чем могут свидетельствовать спущенные 
на воду суда... всего спущенных судов на воду, кроме нынешнего и машины с 
понтонами, пять, сверх того уже на воде состроенных шлюпок 10, палубных две, 
8-весельных восемь, яблотов 12, прочие же суда в Павловске обшивкою внутри и 
снаружи одеты, выконопачены и к спуску приготовляются... а на будущей неделе, 
если вода помешательства не сделает, уповаю спустить все», — Сенявин помолчал, 
строго посмотрел на Ушакова и потряс бумагой: — Ты понимаешь, лейтенант, что мы 
тут совершаем?! А?

Ушаков не успел ответить, что пони