возмещать в боях нашу техническую отсталость в орудиях борьбы излишней кровью, 
которой мы обильно поливали поля сражения. Такое положение дела, естественно, 
вызывало ропот неудовольствия и негодования в рядах войск и возмущение 
начальством, якобы не жалевшим солдата и его жизни. Стойкость армии стала 
понижаться, и массовые сдачи в плен стали обыденным явлением.
      
      В добавление ко всем этим бедствиям верховный главнокомандующий великий 
князь Николай Николаевич был сменен, и сам царь взял бразды в руки, назначив 
себя верховным главнокомандующим. В искусство и знание военного дела Николаем 
II никто (и армия, конечно) не верил, и было очевидно, что верховным вершителем 
станет его начальник штаба – вновь назначенный генерал Алексеев.
      
      Войска знали Алексеева мало, а те, кто знали его, не особенно ему 
доверяли ввиду его слабохарактерности и нерешительности. Эта смена, или замена, 
была прямо фатальна и чревата дальнейшими последствиями. Всякий чувствовал, что 
наверху, у кормила правления, нет твердой руки, а взамен является шатанье мысли 
и руководства. В этото тяжелое время, в марте 1916 года, я и был назначен 
главнокомандующим армиями ЮгоЗападного фронта.
      
      Не буду повторять тут моих воспоминаний о перипетиях, переживавшихся мною 
в этом году. Это изложено выше. Скажу лишь, что мои армии, выказавшие в 1916 
году чудеса храбрости и беззаветной преданности России и своему долгу, увидели 
в результате своей боевой деятельности плачевный конец, который они приписывали 
нерешительности и неуменью верховного командования. В толще армии, в 
особенности в солдатских умах, сложилось убеждение, что при подобном управлении,
 что ни делай, толку не будет и выиграть войну таким порядком нельзя. Прямым 
последствием такого убеждения являлся вопрос: за что же жертвовать своей жизнью 
и не лучше ли ее сохранить для будущего? Не нужно забывать, что лучший строевой 
элемент за время почти трехлетней войны выбыл убитыми, ранеными и искалеченными,
 армия имела слабый, милиционный состав, хуже дисциплинированный и обученный, и.
 в умах бойцов непроизвольно начали развиваться недовольство положением дела и 
критика, зачастую вкривь и вкось.
      
      Глухое брожение всех умов в тылу невольно отражалось на фронте, и можно 
сказать, что к февралю 1917 года вся армия – на одном фронте больше, на другом 
меньше – была подготовлена к революции. Офицерский корпус в это время также 
поколебался и в общем был крайне недоволен положением дел.
      
      Лично я был в полном недоумении, что из всего этого выйдет. Было ясно, 
что так продолжаться не может, но во что выльется это общее недовольство – 
никак предугадать не мог.
      
      Доходили до меня сведения, что задумывается дворцовый переворот, что 
предполагают провозгласить наследника Алексея Николаевича императором при 
регентстве великого князя Михаила Александровича, а по другой версии – Николая 
Николаевича. Но все это были темные слухи, не имевшие ничего достоверного. Я не 
верил этим слухам потому, что главная роль была предназначена Алексееву, 
который якобы согласился арестовать Николая II и Александру Федоровну; зная 
свойства характера Алексеева, я был убежден, что он это не выполнит.
      
      Вот при этойто обстановке на фронте разразилась Февральская революция в 
Петрограде. Я получал из Ставки подробные телеграммы, сообщавшие о ходе 
восстания, и наконец был вызван к прямому проводу Алексеевым, который сообщил 
мне, что образовавшееся Временное правительство ему объявило, что в случае 
отказа Николая II отречься от престола оно грозит прервать подвоз 
продовольствия и боевых припасов в армию (у нас же никаких запасов не было); 
поэтому Алексеев просил меня и всех главнокомандующих телеграфировать царю 
просьбу об отречении. Я ему ответил, что со своей стороны считаю эту меру 
необходимой и немедленно исполню. Родзянко тоже прислал мне срочную телеграмму 
такого же содержания, на которую я ответил также утвердительно. Не имея под 
рукой моих документов, не могу привести точно текст этих телеграмм и разговоров 
по прямому проводу и моих ответов, но могу лишь утвердительно сказать, что 
смысл их верен и мои ответы также. Помню лишь твердо, что я ответил Родзянко, 
что мой долг перед родиной и царем я выполняю до конца, и тогда же послал 
телеграмму царю, в которой просил его отказаться от престола.
      
      В результате, как известно, царь подписал отречение от престола, но не 
только за себя, но и за своего сына, назначив своим преемником Михаила 
Александровича. также отрекшегося. Мы остались без царя.
      
      Когда выяснились подробности этого дела и то важное обстоятельство, что 
Государственную думу и Временное правительство возглавил Совет рабочих и 
солдатских депутатов, в котором преобладающий голос в то время имели меньшевики 
и эсеры, мне стало ясно, что дело на этом остановиться не может и что наша 
революция обязательно должна закончиться тем, что у власти станут большевики. Я 
только никак не мог сообразить, как этого не понимают кадеты, а в частности 
Милюков, Родзянко, Львов. Кажется, было ясно, что вопрос о принципах и основах 
управления Россией находился в руках армии, то есть миллионов бойцов, бывших на 
фронте и подготовлявшихся в тылу, составлявших цвет всего населения и к тому же 
вооруженных.