наветов и грязных рассказов ходило во время войны о сестрах вообще и как это 
меня всегда возмущало. Спору нет, были всякие между ними, но я считаю своим 
долгом перед лицом истории засвидетельствовать, что громадное большинство из 
них героически, самоотверженно, неустанно работало, и никакие вражеские бомбы 
не могли их оторвать от тяжелой, душу раздирающей работы их над окровавленными 
страдальцами – нашими воинами. Да и сколько из них самих было перекалечено и 
убито…
      
      В тот крещенский, богатый впечатлениями день ко мне приехал генерал 
Никулин, старый знакомый моей жены по Одессе. Он пригласил нас всех приехать в 
его дивизию на праздникмаскарад, который устраивали солдаты. Я охотно 
согласился, и мы поехали по направлению к Клевани, поближе к передовым позициям.

      
      Удивительно, на что только наш солдат не способен, чего он только 
самодельно, с большим искусством не наладит!
      
      На большой поляне перед лесом, в котором были расположены землянки этой 
дивизии, нас поместили как зрителей удивительного зрелища: солдаты, наряженные 
всевозможными народностями, зверями, в процессиях, хороводах и балаганах задали 
нам целый ряд спектаклей, танцев, состязаний, фокусов, хорового пения, игры на 
балалайках. Смеху и веселья было очень много. И вся эта музыка, шум и гам 
прерывались раскатами вражеской артиллерийской пальбы, которая здесь была 
значительно слышней, чем в штабе. А среди солдат и офицеров царило такое 
беззаботное веселье, что любодорого было смотреть.
      
      Вскоре после этого многие из провожавших нас с этого веселого праздника 
были убиты, и первый из них – энергичный и любимый солдатами генерал Никулин. А 
в ту лунную красивую ночь, когда наконец после чая в землянке гостеприимные 
хозяева нас отпустили домой, никто из них не думал о смерти, несмотря на 
близость неприятеля.
      
      В этом празднике принимали участие и внесли много оживления чехи из 
чешской дружины. Эта дружина имеет свою маленькую историю. Почемуто Ставка не 
хотела ее организовать и опасалась измены со стороны пленных чехов. Но я 
настоял, и впоследствии оказалось, что я был прав. Они великолепно сражались у 
меня на фронте. Во все время они держали себя молодцами. Я посылал эту дружину 
в самые опасные и трудные места, и они всегда блестяще выполняли возлагавшиеся 
на них задачи.
      
      Положение, в котором находилась моя армия, в особенности правый фланг ее, 
мне не нравилось. Я считал, что необходимо стараться откинуть противника к 
западу, с тем чтобы укрепиться на Стыри от Торговицы – Луцка к северу и далее 
на Стоход, всемерно стараясь захватить Ковель. Для выполнения этого намерения у 
меня не было достаточно сил; с другой стороны, ко всяким наступательным 
операциям главнокомандующий продолжал относиться скептически и думал главным 
образом лишь о том, чтобы не пустить врага дальше к востоку и предохранить от 
нашествия Киев. В этото время его распоряжением начали воздвигаться полосы 
укрепленных позиций, в несколько сотен верст длины каждая, и было построено 
несколько мостов через Днепр. Стоимость этих сооружений была колоссальная, но 
для защиты края они не пригодились, так как мы противника дальше не пустили.
      
      Насколько Иванов не верил больше в стойкость войск, можно видеть из того, 
что укрепленные полосы стали строиться не от неприятеля в глубь страны, а 
обратно – от самого Киева по направлению к противнику. Когда впоследствии я был 
назначен главнокомандующим этим фронтом, то оказалось, что вблизи противника 
никаких укреплений не было, а таковые были воздвигнуты внутри страны, далеко от 
линии фронта. Вообще, Иванов поставил себе целью предохранить ЮгоЗападный край 
от нашествия противника, но, очевидно, не особенно верил в возможность 
выполнить это благое намерение. Что же касается не только выигрыша войны, но 
даже остановки наступления врага – в это он не верил. И в этом ничего мудреного 
нет, так как ни он войск, ни войска его совершенно не знали. За все время его 
главнокомандования он только один раз посетил армии, причем посещение это 
заключалось в том, что он в двухтрех местах видел резервы, с которыми 
довольнотаки бестолково поговорил и уехал. Мою армию он посетил в то время, 
когда я стоял на Буге; утром приехал к штабу, видел в совокупности около 
четырех батальонов и вечером уехал. Понятно, что при таких условиях он пульса 
жизни армии не чувствовал и не знал, а вместе с тем по натуре был очень 
недоверчив и самонадеянно думал, что он все знает лучше всех.
      
      Пользуясь той задачей, которую он на себя возложил, я выпросил у него еще 
дивизию, 2ю стрелковую, чтобы усилить мой правый фланг, тем более что фронт 
8й армии, с протяжением его до Кухоцкой Воли, оказался страшно растянутым. Из 
2й и 4й стрелковых дивизий был сформирован новый, 40й корпус, который по 
составу своих войск был, несомненно, одним из лучших во всей русской армии; 
этимто корпусом, его соседом 30м корпусом и конницей я решил нанести короткий 
удар правым флангом в расчете отбросить немцев от Чарторийска и захватить Колки,
 дабы сократить фронт и поставить врага в худшие жизненные условия в течение 
зимних месяцев. На 4ю стрелковую дивизию возложена была самая тяжелая задача – 
взять Чарторийск и разбить 14ю германскую пехотную дивизию. Подготовка к