|
какомлибо рубеже, дать подтянуться войскам корпуса и приказать пристроиться к
ним отступавшим войскам; при таких условиях, хоть временно, противник был бы
задержан и мог бы получить сильную острастку. К сожалению, войска корпуса
своими разрозненными усилиями не могли оказать существенной поддержки уже
разбитым войскам. Не знаю, получил ли в это время РадкоДмитриев откуданибудь
еще какуюлибо поддержку; могу лишь сказать, что при таких условиях
восстановить фронт армии было, очевидно, невозможно, и войска РадкоДмитриева в
полнейшем беспорядке продолжали быстро отходить к Перемышлю, севернее этой
крепости, примыкая к ней своим левым флангом24. Между тем этой крепости в
действительности более не существовало: она была заблаговременно эвакуирована,
оставалось только незначительное количество артиллерии и снарядов, но
решительно никаких запасов; в крепости не было гарнизона, за исключением двух
или трех дружин ополчения для содержания караулов.
При такойто обстановке мною, а также и моими соседями слева было
получено приказание отходить с Карпатских гор, чтобы занять новые позиции,
причем моей армии приказано было занять позицию южнее Перемышля – от этой
крепости до Старого Места (Старый Самбор). Я возразил на это, что в данном
случае мой левый фланг будет висеть в воздухе, ничем не обеспеченный, и что для
занятия этого фронта скольконибудь прочно у меня не хватит войск, тем более
что мне было приказано обеспечить Перемышль гарнизоном в составе не менее одной
дивизии пехоты. Тогда мне было дано разрешение, оставляя мой правый фланг
упирающимся в Перемышль, отвести левый фланг назад, с тем чтобы он
обеспечивался болотом у Днестра близ Верещицы. Перемышль был мне подчинен, что,
вследствие разоружения крепости, невозможности надлежащего ее сопротивления,
меня в достаточной степени огорчало. Я никогда не гнался ни за славой, ни за
наградами и поэтому не возражал. Но мне было непонятно, почему разгромленный
Перемышль из состава 3й армии передан был мне вместе с двумя армейскими
корпусами 3й армии. которые были совершенно расстроены и представляли собой
лишь жалкие остатки бывших отличных корпусов. Опять вспоминается солдатское
заключение: «Эхма! Другие напакостили, а нам на поправку давай!».
Только много времени спустя все объяснилось. Невидимая для меня рука в
свое время приписала взятие Перемышля генералу Селиванову, который и был
награжден за это после нескольких месяцев спокойного сидения под Перемышлем. А
моя геройская армия все это время неустанно билась впереди, не допуская
сильнейшего врага дойти до крепости на помощь ее гарнизону.
Повторяю: я славы не искал, но, проливая тогда солдатскую кровь во имя
родины, теперь я имею право желать, чтобы хотя бы история достойно оценила моих
самоотверженных героев – солдат и офицеров. В память погибших воинов я пишу эти
строки, а не для прославления своего имени. Мир праху дорогих усопших боевых
товарищей! Мне было обидно за мою дорогую армию, когда та же невидимая рука
связала сдачу Перемышля с моим именем, а следовательно, и с именем моей армии.
Тогда мне было горько… Но мне было только смешно, когда, вынужденно, в силу
необходимости, давая мне редкие награды, было дано негласное распоряжение их
замалчивать в прессе и широко в Россию не сообщать, «чтобы популярность имени
Брусилова не возрастала». Я мог бы это доказать документально. Конечно, эти
записки увидят свет, когда я уже сойду с арены, до славы земной мне будет
весьма мало дела, но скрывать свои переживания того времени от будущей России
не считаю себя в праве ввиду того, что карьеризм, личные интересы, зависть,
интриги загубили общее русское дело. Да не будет так в будущем!
Отступление 1915 года
Приказание об отступлении моем с Карпатских гор не было для меня
сюрпризом, ибо, как я уже раньше говорил, при существовавшей тогда обстановке
разгром 3й армии был неминуем, а следовательно, неизбежен был и выход
неприятеля в мой тыл. Поэтому всякие склады и тяжести армии были
заблаговременно оттянуты с гор назад. При отсутствии этой предусмотрительности
мне пришлось бы их сжечь, но и при своевременно принятых мерах отход был крайне
затруднителен. потому что стоявший против нас многочисленный противник должен
был принять всевозможные меры, чтобы возможно дольше задержать нас в горах и
попытаться разбить нас во время отступления и захватить нашу артиллерию и обозы.
Кроме того, при удаче противника, то есть при сильной нашей задержке в горах,
войска Макензена могли зайти в тыл моей армии, что грозило окружением. В этом
отношении 11я и 9я армии, расположенные восточнее меня, имели большое
преимущество, ибо им зайти в тыл никто не мог.
Мой ближайший сосед слева, недавно назначенный командующий 11й армией
генерал Щербачев, заехал ко мне, с горестью выражая свое негодование
необходимостью отступать, и предлагал просить разрешения оставаться на месте,
отнюдь не уступая ни пяди земли, нами завоеванной. Действительно, с начала
кампании мы в Галиции одержали громадные успехи, все более и более захватывали
неприятельскую территорию и до мая месяца поражений не терпели. Поэтому я
понимал чувство крайней досады, которым был обуреваем молодой, только что
назначенный командующий армией, желавший отличиться на более широком поприще
|
|