прорывом нашего крайнего левого фланга неприятель может выйти в наш глубокий 
тыл, непосредственно у нашей государственной границы, совершенно затушевывала в 
уме главнокомандующего действительное положение дела. На этом основании еще в 
марте 1915 года в этот район был перекинут штаб 9й армии и туда направлены все 
войска, которые только можно было снять с других участков фронта. Новый 
командующий 9й армией генерал Лечицкий, ожидая сбора всех войск, назначенных в 
его распоряжение, приостановил удачно развившееся наступление Сахарова, а в это 
время ударная группа неприятеля против 3й армии продолжала невозбранно 
усиливаться подвозом войск и всего необходимого материала для успешного 
наступления. Если бы все войска, которые были направлены в 9ю армию, были 
быстро перевезены в распоряжение РадкоДмитриева, он мог бы перейти в 
наступление, не ожидая сбора всех войск врага, разбить головные части только 
что собиравшейся армии немцев и этим своевременно ликвидировать грозившую нам 
опасность. Но хуже глухого тот, кто сам не желает слышать, и 10й корпус, 
вытянутый в одну тонкую линию, без всяких резервов, на протяжении 20 с лишним 
верст, без тяжелой артиллерии, бездеятельно стоял, спокойно ожидая момента, 
когда Макензену, вполне подготовившемуся, угодно будет разгромить его и на 
широком фронте прорвать линию 3й армии.
      
      И вот при таком положении дел ЮгоЗападного фронта был затеян приезд 
императора Николая II в Галицию. Я находил эту поездку хуже чем несвоевременной,
 прямо глупой, и нельзя не поставить ее в вину бывшему тогда верховному 
главнокомандующему великому князю Николаю Николаевичу. Поездка эта состоялась в 
апреле. Я относился к ней совершенно отрицательно по следующим причинам: всем 
хорошо известно, что подобные поездки царя отвлекали внимание не только 
начальствующих лиц, но и частей войск от боевых действий; вовторых, это 
вносило некоторый сумбур в нашу боевую работу; втретьих, Галиция нами была 
завоевана, но мы ее еще отнюдь не закрепили за собой, а неизбежные речи по 
поводу этого приезда царя, депутации от населения и ответные речи самого царя 
давали нашей политике в Галиции то направление, которое могло быть уместно лишь 
в том крае, которым мы овладели бы окончательно. А тут совершалась поездка с 
известными тенденциями накануне удара, который готовился нашим противником, без 
всякой помехи с нашей стороны, в течение двух месяцев. Кроме того, я считал 
лично Николая II человеком чрезвычайно незадачливым, которого преследовали 
неудачи в течение всего его царствования, к чему бы он ни приложил своей руки. 
У меня было как бы предчувствие, что эта поездка предвещает нам тяжелую 
катастрофу.
      
      Царь с верховным главнокомандующим по пути из Львова посетил, между 
прочим, и штаб моей армии, который в то время находился в городе Самбор у 
подножья Карпат, на Днестре. На железнодорожной станции был выставлен почетный 
караул из 1й роты 16го стрелкового полка, шефом которого состоял государь. 
Мне было дано знать, что царь со своей свитой будет у меня обедать, после этого 
поедет в Старое Место, где произведет смотр 3му кавказскому армейскому корпусу,
 а затем направится в Перемышль для его осмотра и там будет ночевать.
      
      Кстати, 3й кавказский армейский корпус, только что перевезенный в Старое 
Место и числившийся в моей армии, находился в резерве главнокомандующего, 
который расположил его тут потому, что в данном месте он находился на полпути 
как от 9й армии, излюбленной Ивановым, так и от 3й армии. Генерал Иванов, 
невзирая на все угрожающие сведения, уже ясно показывавшие, что удар противника 
сосредоточивается на фронте 3й армии, всетаки не решался подкрепить 
РадкоДмитриева. Об этом преступном недомыслии я до настоящего времени, не могу 
спокойно вспоминать. РадкоДмитриев, видя, что все его донесения мало помогают, 
прислал мне письмо, в котором излагал создавшуюся у него тяжелую обстановку и 
просил моего воздействия на Иванова. Я ответил РадкоДмитриеву, что мое 
вмешательство в дело чужой армии при моих отношениях к главкоюзу не только не 
поможет ему, а окончательно все испортит. Советовал же я ему написать о его 
положении генералквартирмейстеру Данилову в Ставку для доклада верховному 
главнокомандующему. Исполнил ли он мой совет – не знаю, ибо я больше не видел 
этого честного и доблестного воина.
      
      Около 11 часов утра прибыл первый свитский поезд, а час спустя прибыл 
царский поезд. Отрапортовав государю о состоянии вверенной мне армии, я доложил,
 что 16й стрелковый полк, так же как и вся стрелковая дивизия, именуемая 
«железной», за все время кампании выдавалась своей особенной доблестью и что, в 
частности, 1я рота, находящаяся тут в почетном карауле, имела на этих днях 
блестящее дело и отличилась, уничтожив две роты противника. Как и всегда, царь 
был в нерешительности, что же ему по этому случаю делать; великий князь Николай 
Николаевич вывел его из затруднения, сказав, что ему нужно пожаловать всей роте 
георгиевские кресты, что он и выполнил. Затем со станции железной дороги царь 
поехал в дом, занимаемый моим штабом, где был приготовлен обед. В столовой 
государь обратился ко мне и сказал, что в память того. что он обедает у меня в 
армии, он жалует меня своим генераладъютантом. Я этого отличия не ожидал, так 
как царь относился ко мне всегда, как мне казалось, с некоторой 
недоброжелательностью, которую я объяснял тем обстоятельством, что, не будучи 
человеком придворным и не стремясь к сему, я ни в ком не заискивал и неизменно 
говорил царю то, что думал, не прикрашивая своих мыслей. Заметно было, что это 
раздражало царя. Как бы то ни было, это пожалование меня несколько обидело, 
потому что из высочайших уст было сказано, что я жалуюсь в звание