артиллерией из 152 батальонов пехоты, участвовавших в этом сражении, то есть 
больше половины моей армии. Сюда же был передан дивизион тяжелой аргиллерии, 
находившейся в моем распоряжении.
      
      Мною было приказано 7му и 8му корпусам, усиленным указанными выше 
резервами, перейти в наступление не потому, что они тут же. разгромят 
неприятельские полчища, сосредоточенные против них, но в надежде, что такое 
наступление именно в том месте, где австрийцы рассчитывали неожиданно нанести 
нам всесокрушительный удар, собьет их с толку, они растеряются в большей или 
меньшей степени и перейдут от наступления, которое грозило бы нам тяжелыми 
последствиями, к обороне. Иначе говоря, я желал во что бы то ни стало вырвать 
из их рук инициативу действий, что мне и удалось. Правда, 7й и 8й корпуса 
продвинулись недалеко и громадные силы противника скоро остановили наш порыв, 
но самито они, израсходовав свои резервы, принуждены были перейти к обороне.
      
      В этот момент, решавший участь сражения, явился ко мне только что 
назначенный генералгубернатор Галиции генераллейтенант граф Бобринский, о 
назначении которого на это место я сведений еще не имел. Он прибыл с 
несколькими состоявшими при нем лицами с вопросом, может ли он теперь переехать 
во Львов, чтобы вступить в исполнение своих обязанностей, так как ныне он 
расположился в г… Броды, то есть на самом краю своего генералгубернаторства. Я 
ему ответил, что в данное время это рано: в разгар сражения, от исхода которого 
будет зависеть, останется ли Львов в наших руках или же придется его уступить 
врагу (я добавил еще, что надеюсь устоять), пока дело не кончено, уверенно 
сказать ему, когда он может переехать во Львов, я не могу. Тем более что участь 
общего сражения на Галицийском фронте зависит не от меня одного, но и от армий, 
которые в данный момент дерутся севернее моей. Во всяком случае, считаю его 
переезд во Львов в данный момент совершенно несвоевременным. Должен признаться, 
я чрезвычайно удивился, что на этот пост был избран генерал граф Бобринский. Я 
его давно знал как человека очень корректного, безусловно честного, но такого, 
который во всю свою жизнь, в сущности, никаким делом не занимался и решительно 
никакого административного опыта не имел и иметь не мог. В молодости он служил 
в лейбгусарском полку, а затем почти все время был без дела, исполняя по 
временам разные поручения. С Галицией он, безусловно, знаком не был, и нужно 
полагать, что большинство ошибок, которые были им впоследствии совершены во 
Львове, происходили от неопытности и незнания края.
      
      30 августа были мною получены сведения, что австрийцы у РавыРусской 
сломлены и начали отступать. Они не были совершенно разбиты и не были отрезаны 
от своего пути отступления, но, во всяком случае, они быстро стали отходить. 
Это воскресило во мне надежду, что и враг, противостоящий мне, сочтет 
бесполезной дальнейшую борьбу со мной на Гродекской позиции. Дело в том, что из 
опроса пленных, которых мы забирали целыми толпами, вполне выяснилось, что 
против моих неполных четырех корпусов австрийцы направили семь армейских 
корпусов, двадцать одну дивизию пехоты, часть которых была снята с северной 
части их фронта с приказанием во что бы то ни стало взять Львов обратно. Таким 
образом, противник, сняв часть своих войск с севера, облегчил положение наших 
3й и 4й армий, и моя задача главным образом заключалась в том, чтобы 
выдержать напор вдвое сильнейшего противника.
      
      Поздно вечером 30 августа австрийцы по всей линии вновь перешли в 
короткое наступление, но далеко не решительное и более шумное, чем сильное. 
Памятуя предыдущие бои, я понял, что, как и прежде, неприятель ночью отойдет и, 
чтобы отход его не был нами замечен, он делает вид, что желает нас атаковать. 
Поэтому мною было послано приказание зорко следить за действиями противника и 
двигаться вслед за ним. Наши предвидения оказались верными: неприятель в ночь 
на 31 августа отошел к западу, перешел через многочисленные мосты реку Верещица 
с левого на правый берег и разрушил все переправы на ней. Я не мог поставить в 
вину войскам, что они не поспели помешать разрушению переправ. Воистину 
последний трехдневный бой против сильнейшего противника непосредственно после 
нашего быстрого продвижения вперед и нескольких сражений, нами перед этим 
выигранных, сильно истомил войска, и нанесенные нам потери были громадны, хотя, 
понятно, значительно меньше, чем у австрийцев.
      
      К счастью, в таком большом благоустроенном городе, как Львов, при заранее 
принятых мерах, невзирая на всякие затруднения, явилась возможность удобно 
разместить несколько тысяч раненых, надлежащим образом призреть их и 
своевременно перевязать. Эвакуация раненых, которые подлежали перевозке, была 
тут также налажена удовлетворительно. Я объехал большинство госпиталей, чтобы 
осмотреть раненых, и роздал нуждающимся деньги, а тяжелораненых награждал 
георгиевскими медалями.
      
      Мною было приказано быстро восстановить переправы через Верещицу и, не 
дожидаясь их устройства, немедленно переправить на правый берег команды 
разведчиков и всю кавалерию для преследования отступавшего противника. Этим 
частям удалось захватить много обозов, часть артиллерии и многочисленных 
пленных. В особенности в данном случае отличалась 10я кавалерийская дивизия, 
которая во время этих боев перешла из 3й армии в состав 8й.
      
      Во время этого жестокого трехдневного сражения жители города Львова, в