война была нам объявлена неожиданно. Дальше мне еще придется говорить об этом 
злосчастном положении; тут же скажу, что пришлось мне самому вмешаться в 
санитарное дело, чтобы его хоть скольконибудь упорядочить для будущего.
      
      Считаю долгом совести помянуть добром многих представителей земства и 
отдельных лиц из ближайших к бывшей границе местностей. Помимо всякой 
администрации они по собственной инициативе оказали громадные услуги раненым и 
больным воинам. Было создано много летучих отрядов, перевязочных пунктов и 
лазаретов. И все это – с энергией и распорядительностью, поистине достойными 
истории.
      
      20 августа воздушная разведка донесла, что видна масса войск, 
стягивающихся к Львовскому железнодорожному вокзалу, и что поезда один за 
другим, повидимому нагруженные войсками, уходят на запад; о том же донесли 
кавалерийские разъезды, сообщившие, что неприятельские колонны быстро отходят, 
минуя Львов. В этот день я поехал на свидание с генералом Рузским, с которым 
хотел сговориться о наших дальнейших совокупных действиях, тем более что на 
время осады Львова я ему, как старшему, должен был быть подчинен. Во время 
нашего совещания и он получил донесение от командира 9го корпуса генерала 
Щербачева, что команды разведчиков этого корпуса невозбранно продвигаются 
вперед и беспрепятственно занимают львовские форты, которые никем не защищаются,
 притом Щербачев, предполагая, что Львов очищается противником, просил 
разрешения двигаться вперед. Рузский очень был озадачен полученными сведениями 
и впал в большое сомнение относительно разрешения Щербачеву в его просьбе. Но в 
конце концов он на предложение Щербачева согласился и отдал приказание 
осторожно продвигаться к Львову, сильно, однако, сомневаясь, чтобы такой важный 
и крепкий пункт мог быть очищен без серьезного боя.
      
      В это же время в штабе моей армии было получено донесение от начальника 
12й кавалерийской дивизии, что один из его разъездов вошел во Львов, который 
был очищен от противника, и жители встретили офицера с 12 драгунами очень 
приветливо. Таким образом, первым вошел во Львов кавалерийский разъезд, который 
беспрепятственно проехал по городу. Нужно признать тот факт, что противник 
главным образом ожидал нашего наступления на Львов от Брод на Красне; 
проигранное же им сражение на Гнилой Липе давало мне возможность выйти в тыл 
войскам, противостоявшим 3й армии, и этим участь Львова была решена. 
Совершенно ясно. что Львов так быстро пал благодаря совокупным действиям 3й и 
8й армий, и без моего флангового марша, без того, что противник был разбит на 
Гнилой Липе, а мои войска продвинулись к югу от Львова, этот город без боя 
очищен бы не был. В официальных же телеграммах высшего начальства объявлялось, 
что Львов был взят генералом Рузским. Я против этого не протестовал, ибо славы 
не искал, а желал лишь успеха делу.
      
      Тотчас по занятии Львова нашими войсками была получена директива 
главнокомандующего, который приказывал генералу Рузскому с его армией, 
усиленной 12м корпусом из моей армии, двигаться на РавуРусскую, мне же, заняв 
Львов, с главными моими силами расположиться восточнее Львова и оберегать левый 
фланг всего фронта, маневрируя войсками сообразно обстановке. Движение Рузского 
к РавеРусской вызывалось тем обстоятельством, что главные силы австрийской 
армии были на линии Люблин – Холм, и генерал Рузский своим движением должен был 
охватить фланг вражеских полчищ, с которыми северные армии фронта справиться не 
могли и были ими сильно теснимы.
      
      С назначенной для моей армии ролью я согласен не был и находил такое 
решение вопроса об охране фланга фронта не соответствующим цели. ибо считал 
возможным одно из двух: или австрийцы не обратят внимания на наш левый фланг, и 
тогда моя армия в это тяжелое для нас время не примет никакого участия в общем 
деле, или же австрийцы соберут значительные силы на свой правый фланг, захватят 
Львов, и я не буду в состоянии выполнить данной мне задачи.
      
      Я считал более целесообразным в это же время перейти самому в дальнейшее 
наступление и атаковать вражеские войска, расположившиеся на гродекской позиции,
 чрезвычайно сильной и имевшей большое значение для дальнейшего наступления. 
При этом я предполагал. что если на гродекской позиции будут стоять лишь только 
что разбитые нами войска, то, по всем вероятиям, ввиду их деморализации после 
проигранного сражения, я их осилю; если же противник значительно усилился, то я 
перейду к временной обороне, укрепившись впереди Львова, и тогда левый фланг 
нашего фронта будет, во всяком случае, более обеспечен. Сохранение Львова в 
наших руках имело, по моему мнению, огромное моральное значение, помимо главной 
цели – лучшего обеспечения операции генерала Рузского.
      
      Эти соображения я по телеграфу сообщил генералу Алексееву, настоятельно 
испрашивая разрешения на их выполнение, однако при одном непременном условии – 
возвращении мне 12го армейского корпуса. Главнокомандующий согласился с моими 
доводами, и его директива была соответствующим образом изменена, а я тотчас же 
двинул вверенную мне армию вперед, отдав вместе с тем приказание командиру 8го 
корпуса взять возможно быстрее сильно укрепленный Миколаев. имевший, по моим 
сведениям, в это время незначительный гарнизон. Для этой же цели мною был ему 
направлен единственный дивизион тяжелой артиллерии, имевшийся в 8й армии.