штабном, ни на строевом, а потому трудно было им входить основательно в круг 
своих обязанностей и приносить ту пользу, которую они могли и должны были 
принести. Такое перелетание с места на место также озлобляло армию, которая 
называла их белою костью, а себя – черною. В этом, однако, нужно винить скорее 
Ставку, желавшую быстрее выдвигать своих академических товарищей, которые без 
приказа сверху не имели бы возможности столь резво прыгать. Неоспорим тот факт, 
что многие, притом наиболее способные, академики, изучив исключительно военное 
дело, уходили с военной службы на должности, ничего общего с военным искусством 
не имевшие, и старались занимать должности, лучше оплачиваемые. Мы видели 
офицеров Генерального штаба в роли государственных контролеров, министров путей 
сообщения, внутренних дел, начальников железных дорог, губернаторов и т. п.
      
      Верховным главнокомандующим был назначен великий князь Николай Николаевич.
 По моему мнению, в это время лучшего верховного главнокомандующего найти было 
нельзя. По предыдущей моей службе, в бытность мою начальником Офицерской 
кавалерийской школы, а затем начальником 2й гвардейской кавалерийской дивизии. 
я имел возможность близко узнать его как по должности генералинспектора 
кавалерии, так и по должности главнокомандующего гвардией и Петербургского 
военного округа. Это – человек, несомненно, всецело преданный военному делу и 
теоретически и практически знавший и любивший военное ремесло. Конечно, как 
принадлежавший к императорской фамилии, он, по условиям своего высокого 
положения, не был усидчив в работе, в особенности в молодости. По натуре своей 
он был страшно горяч и нетерпелив, но с годами успокоился и уравновесился. 
Назначение его верховным главнокомандующим вызвало глубокое удовлетворение в 
армии. Войска верили в него и боялись его. Все знали, что отданные им 
приказания должны быть исполнены, что отмене они не подлежат и никаких 
колебаний не будет.
      
      С начала войны, чтобы спасти Францию, Николай Николаевич совершенно 
правильно решил нарушить выработанный раньше план войны и быстро перейти в 
наступление, не ожидая окончания сосредоточения и развертывания армий. Потом 
это ставилось ему в вину, но в действительности это было единственно верное 
решение. Немцы, действуя по внутренним операционным линиям, естественно, должны 
были стараться бить врагов поочередно, пользуясь своей развитой сетью железных 
дорог. Мы же с союзниками, действуя по внешним линиям, должны были навалиться 
на врага сразу со всех сторон, чтобы не дать немцам возможности уничтожать 
противников поочередно и перекидывать свои войска по собственному произволу.
      
      Жаль, что эту азбучную истину не приняли в соображение лица, составлявшие 
новый план войны, ссылавшиеся на то, что неизвестно, на кого наш враг раньше 
набросится – на французов или на нас. Казалось бы, здравый смысл должен был 
подсказать, что немцы фатально обязаны неизбежно, силою обстановки, атаковать 
раньше французов, вопервых, потому, что французы скорее нас мобилизуются и 
раньше нас могут перейти в наступление, а вовторых, потому, что в случае 
полной удачи немцы могут быстрее склонить к миру французов, нежели русских с их 
необъятным пространством в тылу. Удивительный план войны с отводом назад, на 
линию Белосток – Брест, был окончательно разработан, насколько мне помнится, на 
секретном совещании в Москве, кажется осенью 1912 года, и тогда же утвержден. В 
то время я был помощником командующего войсками Варшавского военного округа и 
высказал мои сомнения относительно целесообразности этого плана бывшему тогда 
начальником штаба этого округа генералу Клюеву, участвовавшему в составлении 
этого плана; но он со свойственным ему самомнением стал уверять меня, что это 
решение безукоризненно хорошо и другого быть не может. Каждый из нас остался 
при своем мнении, но так как это дело меня не касалось, то я бросил об этом 
спорить.
      
      Справедливость требует, однако, сказать, что Николай Николаевич к этому 
совещанию привлечен не был. невзирая на то, что он должен был выполнять 
вырабатывавшийся план; чтобы избежать его присутствия, совещание назначили не в 
Петербурге, а в Москве. Во время объявления войны ему пришлось, в силу 
необходимости, спешно менять план войны, что в заслугу Главному управлению 
Генерального штаба и Сухомлинову никак поставить нельзя. Францию же необходимо 
было снасти, иначе и мы, с выбытием ее из строя, сразу проиграли бы войну.
      
      Николай Николаевич требовал строгой и справедливой дисциплины в войсках, 
заботился о нуждах солдата. усиленно следил за тем, чтобы не было засилия 
штабов над строевым элементом, не жалел наград для строевых работников, был 
скуп относительно награждений штабных и тыловых деятелей, строго запрещая 
награждать их боевыми отличиями. Я считал его отличным главнокомандующим.
      
      Фатально было то, что начальником штаба верховного главнокомандующего был 
назначен бывший начальник Главного управления Генерального штаба Янушкевич, 
человек очень милый, но довольно легкомысленный и плохой стратег. В этом 
отношении должен был его дополнять генералквартирмейстер Данилов, человек 
узкий и упрямый. Его доклады, несомненно, влияли в значительной степени на 
стратегические соображения верховного главнокомандующего, и нельзя не признать, 
что мы иногда действовали в некоторых отношениях наобум и рискованно 
разбрасывались – не в соответствии с теми силами, которыми мы располагали.
      
      Главнокомандующим армиями ЮгоЗападного фронта, в состав которого вошла и