этого дела абсолютно неподходящим. Тогда мне был предложен вопрос: не соглашусь 
ли я сам взять на себя роль диктатора? На это я также ответил решительным 
отказом, мотивируя это простой логикой: кто же станет строить дамбу во время 
разлива реки – ведь ее снесут неминуемо прибывающие революционные волны. Ведь 
судя по ходу дел, зная русский народ, я видел ясно, что мы обязательно дойдем 
до большевизма. Я слишком люблю свой народ и давно знаю все его достоинства и 
недостатки. Я видел, что ни одна партия не обещает народу того, что сулят 
большевики: немедленно мир и немедленно дележ земли. Для меня было очевидно, 
что вся солдатская масса обязательно станет за большевиков и всякая попытка 
диктатуры только облегчит их торжество. Впрочем, вскоре выступление Корнилова 
это явно доказало. Корнилов, вероятно, на подобные же вопросы отвечал согласием 
еще заранее и только в последнюю минуту вместо Керенского решил провозгласить 
диктатором себя. Но это, конечно, лишь мое предположение; я не знаю, задавали 
ли ему подобные вопросы или нет, но для меня это казалось вероятным.
      
      Корнилова я узнал в 1914 году по прибытии 24го корпуса во вверенную мне 
армию. Он состоял командиром бригады, но тут же в начале военных действий, по 
ходатайству командира корпуса Цурикова, был мною назначен начальником 48й 
пехотной дивизии. Это был очень смелый человек, решивший, очевидно, составить 
себе имя во время войны. Он всегда был впереди и этим привлекал к себе сердца 
солдат, которые его любили. Они не отдавали себе отчета в его действиях, но 
видели его всегда в огне и ценили его храбрость.
      
      В первом сражении, в котором участвовала его дивизия, он вылез без 
надобности вперед, и когда я вечером отдал приказ этой дивизии отойти ночью 
назад, так как силы противника, значительно нас превышавшие, скапливались 
против моего центра, куда и я стягивал свои силы, – он приказа моего не 
исполнил и послал начальника штаба корпуса ко мне с докладом, что просит 
оставить его дивизию на месте. Однако он скрыл эту просьбу от командира корпуса 
Цурикова. За это я отрешил начальника штаба корпуса Трегубова от должности. 
Наутро дивизия Корнилова была разбита и отброшена назад, и лишь 12я 
кавалерийская дивизия своей атакой спасла 48ю пехотную дивизию от полного 
разгрома, при этом дивизия Корнилова потеряла 28 орудий и много пулеметов. Я 
хотел тогда же предать его суду за неисполнение моего приказа, но 
заступничество командира корпуса Цурикова избавило его от угрожавшей ему кары. 
Спустя некоторое время, при атаке противника в Карпатах, когда было приказано 
не переваливать хребта, а, отбросив противника до перевала, вернуться, согласно 
приказу главнокомандующего Иванова, Корнилов опять не послушался, спустился 
вниз на южный склон к селу Гуменному. Там, как я упоминал выше, он был окружен, 
потерял бывшую с ним артиллерию и обозы и вернулся тропинками, оставив у 
неприятеля пленных. Опять Цуриков начал усиленно просить помилования Корнилова.
      
      Наконец, уже в 3й армии, весной 1915 года, при атаке этой армии 
Макензеном, он не исполнил приказания отступить, был окружен и сдался в плен со 
всей своей дивизией. Убежав из плена, он явился в Ставку и был принят царем. Не 
знаю, что он ему рассказывал, но кончилось тем, что ему был пожалован орден 
Георгия 3й степени и он был назначен командиром, кажется, 25го корпуса на 
моем фронте31. После Февральской революции он был вызван в Петроград Временным 
правительством, которое назначило его главнокомандующим войсками Петроградского 
военного округа. На этой должности он ничего сделать не мог и просил вернуть 
его в действующую армию. Его назначили командующим 8й армией. Он тотчас же 
подружился с Борисом Савинковым, который был его комиссаром, и повел интригу 
против главкоюза генерала Гутора.
      
      Свалив и заместив его, он начал вести интригу против меня, верховного 
главнокомандующего, и благодаря дружбе Савинкова с Керенским вполне успел и 
заместил меня.
      
      Но тут он сковырнулся сам, решив повлиять на Керенского и провозгласить 
себя диктатором.
      
      Считаю что этот безусловно храбрый человек сильно повинен в излишне 
пролитой крови солдат и офицеров. Вследствие своей горячности он без пользы 
губил солдат, а провозгласив себя без всякого смысла диктатором, погубил своей 
выходкой множество офицеров. Но должен сказать, что все, что он делал, он делал,
 не обдумав и не вникая в глубь вещей. И теперь, когда он давно погиб, я могу 
только сказать: «Мир праху его», как и всем, подобным ему, пылким 
представителям нашей бывшей России. От души надеюсь, что русские люди будущего 
сбросят с себя подобное вредное сумасбродство, хотя бы и руководимое любовью к 
России.
      
      Как известно, он был арестован и со своими сподвижниками был отправлен 
для содержания под арестом в Быхов. Во время Октябрьского переворота он убежал 
оттуда, чем окончательно погубил Духонина, и в сопровождении Текинского конного 
полка отправился на юг в Донскую область, где соединился с Алексеевым и 
Деникиным32.
      
      Я больше 50 лет служу (русскому народу и России, хорошо знаю русского 
солдата и не обвиняю его в том, что в армии явилась разруха. Утверждаю, что 
русский солдат – отличный воин и, как только разумные начала воинской