Кутузов оплакивал не только смерть родного человека, и не своя рана вызвала у 
него слезы.

– Рана здесь, – указывал он на бегущих по Аустерлицкому полю солдат, когда ему 
кричали, что он ранен в щеку.

Долго еще носил эту рану в своем сердце старый полководец. Долго мучили 
Кутузова укоры и обвинения в аустерлицком поражении, и только через семь лет, 
когда русские герои-солдаты под руководством Кутузова гнали Наполеона из России,
 стала заживать глубокая рана.

Тысячи русских солдат, погибших под Аустерлицем, в болотах и озерах, тысячи 
героев, сражавшихся в окружении, расстреливаемых в упор, продолжавших борьбу, 
так же как и Кутузов, были неповинны в поражении русской армии.

Даже в «Описании войны 1805 года», сделанном по повелению Николая I, автор 
вынужден был признать героизм русских воинов. Он описал, как нижние чины одной 
батарейной роты, невзирая на отлучку офицеров, оставшись без прикрытия, 
остановились и открыли пальбу. Окруженные французами, они все же прорвались и 
через четыре дня под командой фейерверкера пришли в свою часть.

В Азовском полку раненый унтер-офицер Старичков, видя гибель полка, сорвал с 
древка полковое знамя и спрятал у себя на груди.

Умирая в плену, он передал боевое знамя товарищу, который сберег его и принес 
после войны в Россию.

Нарвского мушкетерского полка рядовой Нестеренко, тоже попав в плен, спас знамя 
полка, бежал из плена и принес знамя Кутузову.

Русская армия возвращалась на родину после Пресбургского мира в 1806 году. 
Долго еще к ее колоннам присоединялись бежавшие из плена храбрецы, прошедшие 
через Силезию, через леса и горы Богемии и разными путями пробивавшиеся к своим 
после страшного боя, в котором они потеряли двадцать пять тысяч товарищей, 
посланных на гибель русским царем.

Когда всем стало известно, что виновник аустерлицкого поражения сам русский 
император, а не Кутузов, Александр I еще больше возненавидел Кутузова и, удалив 
его из армии, назначил генерал-губернатором Киева.

Современники писали, что Михаил Илларионович был очень доступен населению, 
вникал в его нужды, заботился о благоустройстве города.

Оттуда, издалека, наблюдал Кутузов, как в 1806 году в войне между Пруссией и 
Францией под ударами армии Наполеона затрещала прусская военная доктрина и 
рухнуло призрачное военное могущество Пруссии, как перестала существовать 
прусская армия, обреченная на гибель своими же руководителями, разгромленная 
под Иеной и Ауэрштедтом.

Характерно, что передовые военные деятели Пруссии – Шарнгорст, Гнейзенау, 
Клаузевиц – понимали, что военная система Фридриха II отжила свой век.

Гнейзенау писал: «Как патриот я скорблю душой. В мирное время мы упустили самое 
важное: погрязнув в мелочах, мы потакали пристрастью публики к парадам и 
пренебрегали войной, а война – дело нешуточное…» За представление королю 
меморандума, критикующего промахи прусского высшего командования, Гнейзенау был 
сослан в захолустный польский городок… А один из самых глубоких писателей по 
военным вопросам, как называл его В. И. Ленин, – Клаузевиц – писал: «Как 
позорно и плохо было все, что я видел за время нашего похода…»

Так сразу же после Аустерлица Иена и Ауэрштедт подтвердили крах прусской 
военной доктрины. Так увенчанные коронами немецкий юнкер и русский помещик 
из-за своей приверженности к отжившим идеям привели свои страны к поражению.

Одержав победы под Иеной и Ауэрштедтом, Наполеон прошел всю Пруссию и, став 
хозяином в этой стране, издал в Берлине свой знаменитый декрет о 
континентальной блокаде Британских островов. Наполеон для осуществления 
континентальной блокады должен был подчинить всю Европу и в первую очередь 
Россию.

Французская армия двинулась к русским границам, и началась новая война – 
1806–1807 годов.

Долго искал Александр главнокомандующего для русской армии, но имени Кутузова 
он и слышать не мог. Потребовались новые поражения в войнах, чтобы заставить 
Александра вернуть в армию великого полководца. Но пока он готов был назначить 
кого угодно, только не Кутузова, которого ненавидел. Называл Татищева, 
Кнорринга, ряд других посредственных генералов, хотел выписать из Америки 
жившего там в эмиграции французского генерала Моро, наконец вспомнил, что в