Зубов, Костырев и Варницкий; корпуса штурманов штабс-капитан Родионов, 
прапорщик Плонский, морской артиллерии поручик Антипенко и 233 нижних чина. 

Эта сравнительно незначительная потеря победителя есть характеристическая черта 
всех решительных морских побед. 

В сражении при Синопе турецкие начальники вполне выказали свою 
непредусмотрительность. Они заняли самую невыгодную для себя позицию и через 
это лишились поддержки двух из шести батарей, оборонявших Синопскую бухту; они 
обрекли бездействию и половину своих орудий; береговые батареи только под конец 
боя стали стрелять столь грозными для деревянных судов калеными ядрами; 
пароходы оставались в бездействии, когда и они могли оказать флоту значительные 
услуги; наконец, в продолжение всего боя ни одним из судов их не было выказано 
не только геройской решимости, но даже и той отчаянной стойкости, которая 
побуждает человека, ввиду безвыходной опасности, предпочесть постыдному бегству 
славную и дорогостоящую неприятелю смерть. Таким образом объясняется 
беспримерное истребление турецкой эскадры. Положение Осман-паши, не говоря уже 
о представлявшейся ему возможности либо пробиться, либо тайно прокрасться из 
Синопа, было далеко не отчаянное. Для того чтобы воспользоваться выгодами 
своего положения и приготовиться к славному отпору, ему необходимо было 
положиться на духовные и нравственные силы своих команд, насколько он был 
вправе оказать им такое доверие - это лучше всего доказывается позорным 
обращением с ним его подчиненных... 

Разбирая критически действия русской эскадры, даже и самый строгий судья должен 
будет отозваться о них с безусловным одобрением. В самом деле: в них 
выказываются на каждом шагу, во всех чинах эскадры - от героев-адмиралов до 
последнего матроса - неизменное хладнокровие, неторопливое, вместе с тем 
быстрое, отчетливое исполнение своих обязанностей и совершенство малейших 
подробностей самых многосложных маневров, которыми характеризуется идеальный 
тип моряка. Вице-адмирал Нахимов положился на второго флагмана своего 
достойного товарища контр-адмирала Новосильского, на командиров судов и 
предоставил им в бою полную свободу действия - мера, оказавшаяся тем более 
полезною, что во время боя сам адмирал, как это часто бывает, вдруг оказался 
лишенным возможности подавать сигналы. И все подчиненные вполне оправдали его 
доверие: не стесняясь никакими предварительными инструкциями, каждый из них 
избирал тот образ действия, который, по обстоятельствам, казался более полезным,
 и никто из них ни разу не ошибся в этом выборе, потому что все очевидно 
руководились аксиомою, что неотъемлемым условием успеха всякого морского боя 
служат: взаимная помощь и постоянное, внимательное наблюдение за действиями 
сражающихся товарищей. Соображение всех действий с этою аксиомою и составляет 
самую характерную черту русской эскадры во время Синопского боя... 

Здесь будет уместно привести, со слов очевидца, рассказ о покойном Родионове 
(старший штурманский офицер на "Париже"), как один из многочисленных эпизодов, 
характеризующих поведение наших офицеров во время сражения. Мичман (ныне 
флигель-адъютант, капитан 1 ранга) Н.Г. Ребиндер, командуя верхнею батареею на 
"Париже", получил с юта приказание адмирала - сосредоточить орудия на бывшую 
под мечетью береговую неприятельскую батарею, сильно бившую корабль в корму. В 
это время трапы на ют были сняты. Не имея возможности видеть со шканец 
направления батарей за дымом от орудий нижних деков, Ребиндер просил Родионова, 
стоявшего на левой стороне юта, указать направление. В эту минуту 
неприятельское ядро попало в катер, висевший на боканцах, осыпало щепками 
Родионова. Обтирая одною рукою лицо от крови и щепок, Родионов протянул другую 
руку по линии к батарее, чтобы означить направление, - но в тот же момент ядро 
оторвало руку и бросило ее... Родионов зашатался и упал. После сражения 
Ребиндер, считая себя невольным виновником несчастия с героем-товарищем, 
поспешил навестить раненого и нашел его по обыкновению веселым и любезным, 
невзирая на только что перенесенные две мучительные операции. Родионов все еще 
чувствовал оторванную руку: ему казалось, что он шевелит пальцами... 

В числе несчастных жертв разрыва орудия на "Ростиславе" находился матрос Антон 
Майстренко, коему при разрыве были выжжены оба глаза. Во время продолжительного 
пребывания его в Севастопольском госпитале единственным его утешением были 
воспоминания подробностей той блестящей победы, за которую он поплатился своим 
зрением. Воодушевленный рассказ его живописно рисует картины Синопского пожара. 
"А Нахимов! Вот смелый, - с восторгом восклицал Майстренко, - ходит себе по юту,
 да как свистнет ядро, только рукой, значит, поворотит: туда тебе и дорога... И 
ходит он по верху и приказание такое дал: покуда не будет повеления, чтобы 
паруса не убирали, а на гитовы, значит, подняли. Такая у него думка была, как 
пошлет на марс - там человек восемьдесят на одну мачту идет, от того три реи и 
букшварок, на которых паруса убирать нужно, - да по вантам, так тут-то только и 
бить народ. Того, видно, и турок смотрел, оттого все картечью паруса дырявил; 
одначе плохо. Мы как шпрюйты (шпринги) завезли с кормы, а там кабельтов с носу 
и ошвартовались так, чтобы корабль никакого движения не имел, а стоял как бы 
батарея, а тут еще бог дал как барказы, то шпрюйты завозили, так ни одного не 
положили бы наших. А он сыплет... Боже мой!.. Сыплет, да и шабаш. Ну, одначе, 
смотрим - и у нас красный флаг на бом-брам-стеньге, значит, открыть огонь 
Черноморскому флоту. Тут уж как зачали жарить наши, такой калечи понаделали, 
что и не дай господи! Два фрегата наши, "Кагул" и "Кулевчи", все на часах