глаза, настолько напряженная его поза и упорная сосредоточенность всей фигуры 
выделялась из массы, что для меня непонятно, как агенты охраны, которыми был 
усеян мост и набережная Фонтанки, не обратили на него внимания. Впоследствии он 
сам говорил, что стоял в полной уверенности, что его арестуют, что не могут не 
арестовать человека, в течение часа стоящего против дома Плеве и наблюдающего 
за его подъездом. Но и думая так, он последний ушел со своего поста, когда 
Сазонов и Боришанский уже отъехали от подъезда.
     Только что мы минули с Покотиловым мост, как засуетились городовые и 
филеры, и от Невы по Фонтанке крупной рысью мимо нас промчалась карета, 
запряженная вороными конями, с ливрейным лакеем на козлах. В окне кареты 
мелькнуло спокойное лицо Плеве. Покотилов схватился за бомбу, но карета была 
уже далеко и приближалась к Сазонову. Мы замерли, ожидая взрыва. Но на наших 
глазах карета, обогнув Сазонова, повернула в раскрытые ворота и скрылась. Я 
вернулся к Каляеву и сказал ему, чтобы он шел на место условленного заранее 
свидания. Покотилов подошел к Сазонову и стал его нанимать. Я видел, как 
Сазонов отрицательно качнул головой. Тогда я подошел к Сазонову:
     — Извозчик!
     — Занят.
     — Извозчик!
     — Занят.
     Я остановился и посмотрел в лицо Сазонова. Он был очень бледен. Я 
прошептал:
     —Уезжайте скорее.
     Но он опять отрицательно качнул головой. Я прошел мимо него и позвал 
Мацеевского и опять услышал то же самое.
     — Занят.
     Я обернулся к Цепному мосту: Каляев все еще стоял на мосту. Так ожидали 
они, уже без всякой надежды, еще полчаса. Неудача Сазонова произошла, благодаря 
одной из тех случайностей, которых нельзя ни предусмотреть, ни устранить. Как и 
было условлено, Сазонов стал в двенадцатом часу на свое место, лицом к Неве, 
так, чтобы видеть Мацеевского и набережную Фонтанки и заранее приготовиться к 
взрыву. Тяжелый семифунтовый снаряд лежал у него под фартуком, на коленях. 
Чтобы бросить снаряд, нужно было отстегнуть фартук и поднять бомбу. Это 
требовало несколько секунд времени. Но, стоя у подъезда Плеве и отказывая 
нанимавшим его седокам, Сазонов возбудил насмешки других извозчиков. Из их 
длинного ряда он выделялся тем, что стоял лицом к Неве, тогда как все они 
стояли лицом в противоположную сторону, к цирку. Эти насмешки, т.е. боязнь 
обратить на себя внимание, заставили его повернуть лошадь мордою от Невы и 
стать спиною к Мацеевскому. Таким образом, Плеве, возвращаясь, был невидим ему 
и промелькнул мимо него неожиданно быстро. Сазонов схватился за бомбу, но было 
уже поздно.
     Эта первая неудача научила нас многому. Мы поняли, что семь раз примерь и 
один раз отрежь.
     
V
     
     Мы условились собраться после покушения на Садовой, в ресторане «Северный 
Полюс». Я встретил еще на улице Боришанского. Я спросил его:
     — Послушайте, Абрам, вы убежали?
     Он поднял на меня свои большие, светлые глаза и промолчал. Я повторил свой 
вопрос. Он ответил:
     — Да, я убежал.
     — Какое право вы имели бежать?
     Боришанский в ответ ничего не сказал. Я долго смотрел на его спокойное, 
точно каменное, лицо. Наконец, я его спросил:
     — Почему же вы убежали?
     — Странно… Если за вами следят, что вы будете делать?
     — За вами следили?
     — Если бы не следили, я бы не убежал.
     — Слушайте, — сказал я, — товарищи могут подумать, что вы трус.
     Он долго медлил ответом:
     — Я не трус. Я должен был убежать. Каждый убежал бы на моем месте… И разве 
нужно было, чтобы меня без пользы арестовали?
     В это время вошел в ресторан Каляев. По его лицу было видно, что он очень 
взволнован. Иногда он мельком взглядывал на Боришанского. Наконец, он не 
выдержал:
     — Почему вы убежали, Боришанский?
     Боришанский посмотрел на него:
     — Что бы вы сделали, если бы шпионы вас окружили?
     Каляев ничего не ответил. Не могло быть сомнения, что Боришанский говорит 
правду. Оставаться же с бомбою на глазах у филеров значило губить и себя, и 
товарищей, и самое дело.
     Покушение не удалось. Жить всем членам организации в Петербурге не было 
цели. Швейцер в тот же день уехал с динамитом обратно в Либаву, Боришанский в 
Бердичев, Каляев в Киев, Покотилов в Двинск, где должен был ждать известий от 
нас Азеф. Я остался еще на день в Петербурге и вечером встретился с Сазоновым.
     Мы поехали с ним на острова. У взморья я, наконец, решился заговорить.
     — Слушайте, почему вы не хотели отъехать от дома Плеве?
     Сазонов обернулся с козел ко мне:
     — Почему?.. я надеялся, может быть, он опять поедет.