— А о ком?
     — О Трепове.
     — Но вы ведь знаете, — мы с вами уже говорили, — для дела Трепова нужна 
большая организация, а ее пока нет, и, кроме того, вам, как еврею, неудобно 
выступать в Петербурге.
     — Да… Но что же такое Клейгельс?
     Я сказал ему, что он знал заранее, что будет участвовать в покушении 
именно на Клейгельса, и заранее соглашался на это, даже просил об этом. Я 
сказал также, что принуждать его мы, конечно, не можем, и что если он не хочет 
работать в Киеве, то организация вернет ему немедленно свободу действий.
     Шпайзман смутился еще больше:
     — Вы мне предлагаете уйти из организации?
     — Нет, я только не хочу вас принуждать.
     Он поколебался минуту.
     — Хорошо. Я иду на Клейгельса.
     Такие разговоры начали возбуждать во мне сомнение в успехе дела. Я знал от 
Школьник, что Шпайзман продолжает уговаривать ее не следить и что дело доходит 
даже до того, что он силой готов ей мешать работать. Я рассказал обо всем Азефу,
 с которым встретился в конце июня в Харькове.
     — Ну, значит, ничего из покушения не выйдет, — сказал он, подумав. — Лучше 
ликвидировать дело.
     Я советовал подождать еще до 15 июля, дня св. Владимира, и 30 — рождение 
наследника. Была надежда, что в эти дни Клейгельс поедет в собор. Азеф не 
протестовал. Вернувшись в Киев, я, на свидании, прямо поставил Школьник и 
Шпайзману вопрос, желают ли они участвовать в покушении на Клейгельса 15 или 30 
июля.
     Шпайзман сказал:
     — Но мы еще не видели Клейгельса.
     Я ответил, что времени довольно, и они, наблюдая, успеют увидеть его. 
Тогда Шпайзман сказал:
     — Я бы предпочел Трепова.
     Но Школьник перебила его:
     — Мы решили Клейгельса и пойдем на него.
     Я видел, что Шпайзман на Клейгельса не пойдет. Устраивать покушение с 
одною Школьник я по многим причинам не хотел. Дать бомбу Зильбербергу я не имел 
права, да если бы и имел, то не сделал бы этого, считая нецелесообразным при 
слабости организации жертвовать наиболее ценным работником для провинциального 
дела.
     Покушение на Клейгельса не состоялось ни 15, ни 30 июля, Шпайзман от него 
отказался, и мы с ним расстались. Расстались мы и со Школьник, хотя наша 
уверенность в ее преданности террору не поколебалась. На прощанье Шпайзман 
сказал:
     — А вы дадите мне бомбу, если я вас об этом буду просить?
     — Зачем вам бомба?
     — Быть может, я пойду на провинциальное дело.
     Я удивился.
     — Слушайте, Арон, для вас Клейгельс слишком ничтожен, вы хотите Трепова, 
не меньше, — и решаетесь на провинциальное дело?
     — Я этого не сказал, я хотел только знать, дадите ли вы мне бомбу.
     Я ответил, что бомбы ему не дам: распоряжаться динамитом вне пределов 
организации я не имею права.
     Я думаю до сих пор, что Шпайзману было все равно, в каком покушении 
участвовать: в покушении на Трепова или на Клейгельса. Думаю также, что он, 
отказываясь от киевского дела, неимел в виду сохранить свою жизнь: его 
готовность пожертвовать ею уже тогда не подлежала сомнению. Но мне кажется, что 
он в то время еще не мог примириться с участием Школьник в террористическом 
акте, а примирился с ним много позже, оставив нашу организацию.
     Действительно, через несколько месяцев, в январе 1906 г. в Чернигове было 
произведено покушение на жизнь местного губернатора Хвостова. Впоследствии 
оказалось, что его устроили Маня Школьник и Арон Шпайзман. Бомба Шпайзмана не 
разорвалась, бомбою Школьник губернатор был ранен. Военноокружной суд 
приговорил Шпайзмана к смертной казни, и он был тогда же повешен. Школьник 
получила 20 лет каторжных работ. Так кончили они свою революционную карьеру.
     При свиданиях со мною Азеф рассказывал мне о ходе своей работы. Она 
подвигалась медленно. Годных для боевой работы людей в партии было мало. Азеф 
отыскал пока одного нелегального партийного работника, бывшего дворника в 
тайной иркутской типографии, Петра Иванова. Иванов приехал в Киев.
     Иванов был небольшого роста, очень застенчивый и молчаливый юноша лет 22. 
Было решено, что он поедет в Петербург и устроится там извозчиком.
     Иванов стал первым извозчиком в возобновленном деле Трепова, и оставался 
им целый год, с осени 1905 года по осень 1906 г.
     Тогда же Азеф сообщил мне, что. бывший член «Народной Воли», бежавшая с 
поселения Анна Васильевна Якимова, желает принять участие в боевой организации. 
Он звал меня и Зильберберга в Нижний Новгород, куда должна была приехать 
Якимова, и где, по его словам, тоже были подходящие люди для дела Трепова. 
Зильберберг съездил в Одессу и, рассказав о киевской неудаче Ирине и Рашель 
Лурье, выехал в Нижний Новгород. Туда же выехал и я.
     В Нижнем Новгороде было три кандидата в боевую организацию: бывший студент 
московского университета Александр Васильевич Калашников и рекомендованные им 
слесари Сормовского завода, члены местной боевой дружины: Иван Васильевич