Феликс Кон. 
     
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
     
ГЛАВА ПЕРВАЯ
УБИЙСТВО ПЛЕВЕ
     
I
     
     В начале 1902 года я был административным порядком сослан в г. Вологду по 
делу с.петербургских социалдемократических групп «Социалист» и «Рабочее 
Знамя». Социалдемократическая программа меня давно уже не удовлетворяла. Мне 
казалось, что она не отвечает условиям русской жизни: оставляет аграрный вопрос 
открытым. Кроме того, в вопросе террористической борьбы я склонялся к традициям 
«Народной Воли».
     В Вологду дважды — осенью 1902 г. и весной 1903 г. — приезжала Е.К.
Брешковская. После свиданий с нею я примкнул к партии 
социалистовреволюционеров, а после ареста Г.А.Гершуни (май 1903 г.) решил 
принять участие в терроре. К этому же решению, одновременно со мною, пришли 
двое моих товарищей, а также близкий мне с детства Иван Платонович Каляев, 
отбывавший тогда полицейский надзор в Ярославле.
     В июне 1903 г. я бежал за границу. Я приехал в Архангельск и, оставив свой 
чемодан на вокзале, явился по данному мне в Вологде адресу. Я надеялся получить 
подробные указания, как и на каком пароходе можно уехать в Норвегию. Из 
разговора выяснилось, что в тот же день через час отходит из Архангельска в 
норвежский порт Вардэ мурманский пароход «Император Николай I». У меня не было 
времени возвращаться на вокзал за вещами, и я, как был, без паспорта и вещей, 
незаметно прошел в каюту второго класса.
     На пятые сутки пароход входил в Варангерфиорд. Я подошел к младшему 
штурману.
     — Я еду в Печеньгу (последнее перед норвежской границей русское становище),
 но мне хотелось бы побывать в Вардэ. Можно это устроить?
     Штурман внимательно посмотрел на меня.
     — Вы что же, по рыбной части?
     — По рыбной.
     — Что же, конечно, можно. Почему же нельзя?
     — У меня паспорта заграничного нет.
     — Зачем вам паспорт? Сойдите на берег, переночуйте у нас, и на рассвете 
обратным рейсом в Печеньгу. Только билет купите.
     На следующий день показались маяки Вардэ. На пароход поднялись чиновники 
норвежской таможни. Я сошел в шлюпку и через четверть часа был уже на 
территории Норвегии. Из Вардэ, через Тронтгейм, Христианию и Антверпен я 
приехал в Женеву.
     В Женеве я познакомился с Михаилом Рафаиловичем Гоцем. Невысокого роста, 
худощавый, с черной вьющейся бородой и бледным лицом, он останавливал на себе 
внимание своими юношескими, горячими и живыми глазами. Увидев меня, он сказал:
     — Вы хотите принять участие в терроре?
     — Да.
     — Только в терроре?
     — Да.
     — Почему же не в общей работе?
     Я сказал, что террору придаю решающее значение, но что я в полном 
распоряжении центрального комитета и готов работать в любом из партийных 
предприятий.
     Гоц внимательно слушал. Наконец, он сказал:
     — Я еще не могу дать вам ответ. Подождите, — поживите в Женеве.
     Тогда же я познакомился с Николаем Ивановичем Блиновым (убит в 1905 г. в 
Житомире, защищая во время погрома евреев) и Алексеем Дмитриевичем Покотиловым. 
Я знал, что оба они — бывшие студенты Киевского университета и близкие товарищи 
С.В.Балмашева, но я не знал, что они члены боевой организации. Покотилова я 
встречал еще в Петербурге в январе 1901 г. Он приехал в Петербург независимо от 
П.В.Карповича и даже не подозревая о приезде последнего, но с той же целью — 
убить Боголепова. В Петербурге он обратился за помощью в комитет группы 
«Социалист» и «Рабочее Знамя». Мы отнеслись к его просьбе с недоверием и в 
помощи отказали. Убийство министра народного просвещения казалось тогда нам 
ненужным и едва ли возможным. Покотилов после отказа не уехал из Петербурга. Он 
решил своими силами и на свой страх совершить покушение. Случайно Карпович 
предупредил его.
     В августе в Женеву приехал один из товарищей. Он сообщил мне, что Каляев 
отбывает приговор (месяц тюремного заключения) в Ярославле, и поэтому только 
поздней осенью выезжает за границу. Товарищ поселился со мною. Чтобы не 
обратить на себя внимание полиции, мы жили уединенно, в стороне от русской 
колонии.
     Изредка посещала нас Брешковская.
     Однажды днем, когда товарища не было дома, к нам в комнату вошел человек 
лет тридцати трех, очень полный, с широким, равнодушным, точно налитым камнем, 
лицом, с большими карими глазами. Это был Евгений Филиппович Азеф.
     Он протянул мне руку, сел и сказал, лениво роняя слова:
     — Мне сказали, — вы хотите работать в терроре? Почему именно в терроре?
     Я повторил ему то, что сказал раньше Гоцу. Я сказал также, что считаю