непримиримый борец за прогресс", такой человек подвергался моральному 
уничтожению через осмеяние.

На комиссии по ТУ-16, где стрелок сидел на высоком пьедестале, один из военных, 

подполковник Т. потребовал обеспечить ему обзор не только верхней, но и нижней 
полусферы. Тщетно Надашкевич пытался объяснить Т., что этого сделать невозможно,
 
а главное не нужно, так как на самолете есть нижний стрелок. Т. упорствовал. 
Тогда А. Н. Туполев с улыбкой произносит: "Т., к тому времени, когда у вас на ж.
.. 
вырастет глаз, я Вам обзор вниз обеспечу". Взрыв смеха не дает ему закончить и 
показывает, что требование снято.

Второй эпизод был на комиссии по самолету ТУ-14, на котором впервые были 
применены катапультные сидения. Военврач Я. потребовал, чтобы мы обеспечили 
пользование парашей, не сходя с такого сидения. Когда на пленарном заседании 
дошли до этого пункта, "старик" от смеха чуть не упал с кресла. "Ох, не могу! 
ох, уморил! - кричал он своим высоким голосом. - Егер, поставь ему вместо 
катапульт унитазы, дёрнет за цепочку и выстрельнется". Бедняга доктор не знал, 
куда ему деться, пункт, конечно, сняли.

Надо сказать, что такая ирония действовала, и постепенно подобные, откровенно 
глупые требования выставлять перестали.

Тем временем на заводе закончили сборку самолета 100 и начались его лётные 
испытания. Вел их П. М. Стефановский. 1 мая 1940 года было приказано показать 
его над Красной площадью. Мы обрадовались - увидим его полет из обезьянника. 
Однако назавтра выяснилось, что тюремная администрация решила праздничные дни 
держать нас в спальнях, и обезьянник будет заперт. Под давлением коллег 
Петляков 
пошел к Кутепову, и компромисс был найден. Обезьянник откроют на два часа, но в 

нем будут два попки. Рано утром туда набилось столько народу, что мы стояли, 
как 
в черном вороне, плечом к плечу. Несчастных попок вдавили в решетку так, что 
они 
умоляли: "Раздвиньтесь, мы задыхаемся!" День был ясный и на горизонте отчетливо 

проектировались силуэты кремлёвских башен. Со стороны Белорусского вокзала 
появились точки. Видно, как ниже и обгоняя их, мчится серебристая сотка. Но что 

это, силуэт машины необычен, снизу торчат черные предметы. Машина обгоняет 
строй 
и свечой уходит в небо. Всех беспокоит, что это было. Три дня все в волнении и 
не находят себе места, дежурные попки отнекиваются. Утром 3 мая вольняшки 
сообщили, что самолет шел с неубранными шасси, что П. М. забыл убрать их! 
Конечно, нам повезло, Стефановский шёл на максимальной скорости, створки могли 
разрушиться и упасть, не дай Бог, на трибуну, что было бы тогда с коллективом В.
 
М. Петлякова?

После парада выяснилось, что самолет Политбюро понравился, но Сталин предложил 
"несколько уточнить его назначение" и в серию запустить не истребитель, а 
пикирующий бомбардировщик. Учитывая успехи Ю-87, это, вероятно, было мудро, но 
зэкам от этого не легче. Петляковцы надеялись, что после демонстрации их 
освободят, переделка откладывала это минимум на год. Беспокоила всех и какая-то 

путаница в умах руководства. Петлякова заставляют из герметического высотного 
самолета делать пикирующий (всем было ясно, что ничего хорошего от подобной 
трансформации ожидать не приходится), в то время, как Туполева из пикирующего 
невысотного - герметизированный ПБ-4. И все это в преддверии войны, 
неизбежность 
которой отчетливо понимали даже мы, "штатские" люди.

Туполевцев это изменение назначения "сотки" затрагивало и меркантильно: второй 
пикировщик, - не закроют ли 103-ю и не лишатся ли они тем самым призрака 
свободы? В КБ-100 аврал, они работают день и ночь, мужественно стараясь из 
"трепетной лани" сделать коня. Все страшно нервны, шипят друг на друга, 
потихоньку ругают Петлякова за его недальновидность (восемь дней назад они 
после 
парада без шума качали его в спальне) и клянут про себя или вполголоса всю 
иерархию от Кутепова и до Берия. Клянут же про себя или вполголоса потому, что 
дело провокации и сыска было поставлено в ЦКБ-29 воистину на космическую высоту.
 
Как потом обнаружилось, довольно часто под видом вызова на производство тягач 
вел зэка в одну из комнат тюремной администрации. Там его вежливо просили о 
помощи: "Присматривайтесь к врагам и информируйте нас, о большем мы не просим". 

Уже не намеками, а прямо обещали учесть эту помощь при составлении списков на