елеграф и еще более перегруженный 
штаб не могли дать срочного ответа, и решение многих важных вопросов 
приходилось мне брать на свою ответственность.
 Справились с трудом — заготовили новые списки личного состава, но когда через 
3 дня фельдъегерь из Петербурга привез несколько экземпляров свежеотпечатанного 
«Положения», то оказалось, что оно во многом не сходится с «Проектом»…
 Вся напряженная работа предыдущих дней пропала даром. Все снова принялись 
лихорадочно пересоставлять свои списки.
 Вообще об этой первой неделе мобилизации у меня и у моих сотрудников осталось 
впечатление какого-то сплошного кошмара.
 Если весь этот сумбур свидетельствует о чрезмерной беспечности главных 
петербургских управлений, то он одновременно доказывает, что война явилась для 
них неожиданностью, невзирая даже на то, что со времени сараевского выстрела 
прошло 33 дня.
 И все-таки, и все-таки мобилизация прошла по всей огромной России вполне 
удовлетворительно и сосредоточение войск закончено было в установленные сроки.
 Главнокомандующим Юго-Западного фронта стал генерал Н. И. Иванов. Обязанный 
своей карьерой ряду случайных обстоятельств, в том числе подавлению 
Кронштадского восстания, он — человек мирный и скромный — не обладал большими 
стратегическими познаниями и интересовался больше хозяйственной жизнью округа. 
Но начальником штаба дан был ему ген. М. В. Алексеев — большой авторитет в 
стратегии и главный участник предварительной разработки плана войны на 
австрийском фронте. Впоследствии, после галицийских побед, имя ген. Иванова 
пользовалось большой популярностью и в русском обществе, и у союзников. И тогда 
— в большой прессе, и потом — на страницах военно-научных трудов приводились 
соображения и распоряжения ген. Иванова, двигавшие десятки корпусов к победе. В 
этих распоряжениях он был весьма мало повинен, ибо фактически водителем армий 
был ген. Алексеев.
 Командующим 8-й армией был назначен ген. Брусилов, его начальником штаба — ген.
 Ломновский. Поначалу ген. Брусилов, по недостатку опыта в технике вождения 
крупных сил, находился под влиянием своего начальника штаба. Но потом 
эмансипировался и проявлял личную инициативу и самостоятельность решений.
 Я был назначен генерал-квартирмейстером 8-й армии.
 С чувством большого облегчения сдал свою временную должность в Киевском штабе 
вернувшемуся из отпуска дежурному генералу и смог погрузиться в изучение 
развертывания и задач, предстоящих 8-й армии.


 * * *  

 1 августа Германия объявила войну России, 3-го — Франции. 4-го немцы вторглись 
на бельгийскую территорию и английское правительство сообщило в Берлин, что оно

 «примет все меры, которые имеются в его власти, для защиты гарантированного им 
нейтралитета Бельгии».

 Австрия медлила. И русский царь, все еще надеясь потушить пожар, повелел не 
открывать военных действий до объявления ею войны, которое состоялось, наконец, 
6 августа. Вследствие этого наша конница, имевшая всего четырехчасовую, 
мобилизационную готовность, смогла бросить за границу свои передовые эскадроны 
только на 6-й день…
 Началась великая война — это наивысшее напряжение духовных и физических сил 
нации, тягчайшая жертва, во имя Родины приносимая.
 Началась великая война — это экономическое разорение, моральное одичание, с 
миллионами загубленных человеческих жизней.
 Великая война, которая привела человечество на край пропасти…


 * * *  

 В противоположность тем настроениям, которые существовали у нас при начале 
русско-японской кампании, первая мировая война была принята, как отечественная, 
всем народом.
 Правда, радикально-либеральные круги пришли к «приятию войны» не сразу и не 
без колебаний. Весьма характерна в этом отношении позиция органа партии К. Д.[ 
64 ] — «Речи». В июле газета протестовала против русских и французских 
вооружений, как «тяжелых жертв, приносимых на алтарь международного 
воинствующего национализма»… 25 июля требовала «локализации сербского вопроса и 
воздержания от какого бы то ни было поощрения по адресу Сербии»… Но после 
австрийского ультиматума признала его «традиционной политикой уничтожения 
Сербии», а сербский ответ — «пределом уступок»… В редакционных совещаниях шли 
бурные споры, отражавшие противоречия заблудившейся либеральной мысли. В день 
объявления войны «Речь» была закрыта властью Верховного главнокомандующего, а 4 
авг. появилась вновь, определив в передовой статье свое новее направление 
следующими словами:

 «В грозный час испытания да будут забыты внутренние распри, да укрепится еще 
сильнее единение царя с народом». «Эти знаменательные слова Высочайшего 
манифеста точно указывают основную задачу текущего момента».

 Вопрос о приятии войны вызвал раскол и в социалистическом лагере. Парижская 
группа социалистов-революционеров «Призыв» (Авксентьев, Руднев и др.) требовала 
«участия революционной демократии в самозащите народа»,