ских источников, известно, как 
преломляется он в советском кривом зеркале. Некто Мстиславский, вся 
деятельность которого заставляет предполагать, что был он в то время 
провокатором, в 1928 году напечатал в советском «историческом» журнале[ 39 ] 
свои воспоминания о мифическом офицерском союзе, в котором он якобы играл 
руководящую роль. В них он, между прочим, писал:

 «В рядах тайного офицерского революционного союза 1905 года числился, правда 
очень конспиративно, ничем себя не проявляя, будущий „герой контрреволюции“ 
Деникин. Он был в то время на Дальнем Востоке и его вступление в союз в высоких 
уже чинах произвело на дальневосточных товарищей наших чрезвычайное 
впечатление».

 Парижская эмигрантская газета «Последние Новости» поместила рецензию на этот 
журнал и приведенную мною выдержку из статьи Мстиславского. Я послал в газету 
опровержение:

 «Всю жизнь работал открыто, ни в какой ни тайной, ни явной политической или 
иной организации никогда не состоял, ни с одним революционером до 1917 года 
знаков не был; а если кого-нибудь из них видел, то только присутствуя случайно 
на заседаниях военных судов».

 Прошло 14 лет. 1942 год. Я жил в захолустном городке на юге Франции под 
бдительным присмотром гестапо. В газете немецкой пропаганды на русском языке 
«Парижский Вестник» появилась статья другого провокатора, только уже справа, 
полковника Феличкина, который, обличая роль «жидомасонов» в истории русской 
революции, привел без всякой связи с текстом упомянутые фразы Мстиславского, 
сопроводив их доносом:

 «Ярый противник сближения России с Германией Деникин, парализуя дальновидную 
политику ген. П. Н. Краснова[ 40 ], на наших глазах уже перешел в жидомасонский 
лагерь».

 Феличкин не успел выслужиться перед немцами, так как вскоре умер.


 * * *  

 С 1908 года интересы армии нашли весьма внимательное отношение со стороны 
Государственных Дум 3-го и 4-го созыва, вернее их национального сектора. По 
русским основным законам вся жизнедеятельность армии и флота направлялась 
верховной властью, а Думе предоставлено было рассмотрение таких законопроектов, 
которые требовали новых ассигнований. Военное и морское министерства ревниво 
оберегали от любознательности Думы сущность вносимых законодательных 
предположений. На этой почве началась борьба, в результате которой Дума, 
образовав «Комиссию по государственной обороне», добилась права обсуждать по 
существу, «осведомившись через специалистов», такие, например, важные дела, как 
многомиллионные ассигнования на постройку флота и реорганизацию армии.
 «Осведомление» шло двумя путями: при посредстве официальных докладчиков 
военного и морского ведомства, которые давали комиссии лишь формальные сведения,
 опасаясь, что излишняя откровенность, став известной левому сектору 
Государственной Думы, может повредить делу обороны, и путем частным. По 
инициативе А. И. Гучкова[ 41 ] и ген. Василия Гурко[ 42 ], под 
председательством последнего, образовался военный кружок из ряда лиц, 
занимавших ответственные должности по военному ведомству, который вошел в 
контакт с умеренными представителями Комиссии по государственной обороне. 
Многие участники кружка, как ген. Гурко, полковники Лукомский, Данилов и другие,
 играли впоследствии большую роль в Первой мировой войне. Все эти лица не имели 
никаких политических целей, хотя за ними и утвердилась шутливая кличка 
«младотурок». На совместных с членами Думы частных собраниях обсуждались широко 
и откровенно вопросы военного строительства, подлежавшие внесению на 
рассмотрение Думы. Военные министры Ридигер и потом Сухомлинов знали об этих 
собраниях и им не препятствовали. Так шла совместная работа года два, пока в 
самом военном кружке не образовался раскол на почве резкой и обоснованной 
критики частным собранием некоторых, внесенных уже в Думу, без предварительного 
обсуждения в нем, законопроектов. Об этом узнал Сухомлинов и встревожился. 
Лукомский и трое других участников вышли из состава кружка. «Мы не могли, — 
писал мне впоследствии Лукомский, — добиваться, чтобы Дума отвергала 
законопроекты, скрепленные нашими подписями». В отношении других, более 
«строптивых младотурок», в том числе и самого Гурко, Сухомлинов, после доклада 
государю, принял меры к «распылению этого соправительства», как он выражался, 
предоставив им соответственные должности вне Петербурга.
 (Невольно напрашивается сопоставление: как расправляется самодержец Сталин с 
уклоняющимися или только с подозреваемыми в уклоне от «генеральной линии» 
партии?!)
 В таких, более чем умеренных, формах выражалась в военном мире оппозиция. 
Только военная печать, как увидим ниже, пользовавшаяся такой свободой, как ни в 
одной из великих западных держав, не переставала тревожить власть имущих.

 В Варшавском и в Казанском военных округах

 Приехав с Дальнего Востока в Петербург, я узнал неутешительные для себя лично 
новости. Главное управление Генерального штаба, не дожидаясь прибытия 
эвакуируемых, вследствие расформирования маньчжурских армий, офицеров, 
поторопилось заместить все вакантные должности офицерами младшими по службе и 
не бывшими на войне или же прибывшими давно с театра войны и не вернувшимися 
туда — «воскресшими покойниками», как их называли армейские острословы. На мое 
заявление, что Ставка главнокомандующего уже два месяца тому назад 
телеграфировала о предоставлении мне должности начальника штаба дивизии, 
полковник, ведавший назначениями, возразил, что телеграмма не была получена. По 
справке оказалось, однако, что телеграмма имеется, и смущенный полковник 
предложил