| |
артиллерийского дивизиона, полковника Гаврилова. Я с искренним восхищением
наблюдал за его артистической стрельбой, буквально косившей японские цепи, и за
его поведением в бою. Это была не просто храбрость, а какое-то полное
равнодушие к витавшей над нашими головами смерти, когда под огнем начавших
вдруг засыпать наблюдательный пункт японских шимоз, Гаврилов, найдя
несоответствие в баллистических данных своей стрельбы, делал какие-то
вычисления в записной книжке, приговаривая:
— Очень, очень интересный случай!
* * *
Я отвлекусь на время от мукденской эпопеи, вспомнив маленький эпизод,
касающийся Гаврилова. Это был человек храбрый, умный и не лишенный казачьей
хитрецы. Когда государь, в нарушение установившихся традиций, в силу которых
почетные свитские звания давались только лицам высшей аристократии и офицерам
гвардии, пожелал распространить это отличие на особо заслуженных чинов
Маньчжурской армии, то среди нескольких армейских и казачьих офицеров и
Гаврилов получил звание «флигель-адъютанта Его Величества»[ 31 ].
На наблюдательном пункте в перерывах между шимозными очередями вели мы
разговоры на легкие и неожиданные темы, далекие от боевых переживаний. Какой-то
офицер обращается к Гаврилову:
— Кончится война, поедете в Петербург и будете отплясывать на придворных
балах…
— Ну, какой я там «флигель-адъютант»! Кончится война, так меня и на порог туда
не пустят!
Однако «на порог пустили». Встретились мы года через два в столице, и Гаврилов
рассказывал мне:
— Приехал я в Петербург, явился всем, кому полагалось по дворцовому ведомству,
а недели через две фельдъегерь приносит мне в гостиницу уведомление, что в
такой-то день я назначен дежурным флигель-адъютантом во дворец. Взяло меня
смущение. Пошел я в канцелярию министерства двора и откровенно заявил: с
обязанностями не знаком, придворного этикета вовсе не знаю, как быть? Успокоили,
что там, мол, встретит вас гоф-фурьер такой-то (может быть, иначе называлось
его звание — не помню) и все объяснит. Действительно, гоф-фурьер все объяснил.
Обязанности несложные, но государь с государыней приглашают обыкновенно
дежурного флигель-адъютанта к интимному завтраку. Вот тут дело посложнее. Мой
ментор объяснил мне, как входить и выходить, как здороваться, сколько
приличествует выпить водки и вина, а самое главное — ни в коем случае не
задавать вопросов и не возбуждать собственных тем в разговоре. Полагается
только отвечать на предлагаемые государем или государыней вопросы…
— Ну вот, начался завтрак. Государь наш несколько застенчив. Видимо,
затруднялся, о чем с казаком разговаривать можно. Вопросы все такие, что многое
не ответишь, кроме «так точно» и «никак нет». А в промежутке — общее молчание.
За столом — прямо зеленая тоска, вижу по лицам Их Величеств. Тогда послал я к
черту гоф-фурьерские наставления и давай рассказывать им «на свои темы». За
кампанию и за жизнь мою не мало интересного накопилось… Сразу все оживились.
Государь весело смеялся, всем интересовался, переспрашивал, государыня
улыбалась. Словом, все кончилось благополучно. А гоф-фурьер спрашивал меня
потом, почему так неимоверно долго затянулся завтрак?..
Гаврилов, по заслугам, сделал большую карьеру для офицера без академического
образования. Следующий раз судьба свела нас с ним на Румынском фронте в 1917
году, в начале революции. Мы командовали соседними корпусами. Дальнейшая судьба
его мне неизвестна.
* * *
В ночь на 2-е марта, по приказу штаба армии, Сифантай был оставлен. Мы пошли
на присоединение к ген. Грекову. Но вскоре наш отряд ген. Павлова получил
четыре разноречивых приказания от главнокомандующего, от командующего 2-й
армией (два) и от ген. фон-дер-Ляуница, служебное положение которого нам не
было известно. Стало очевидным, что в высших штабах управление нарушено. Для
выяснения недоразумений я послал офицера на ближайший этап — попытаться
соединиться телефоном со штабом армии. Этого ему сделать не удалось, но,
благодаря перепутанным проводам, он стал свидетелем разговора, происходившего
между главнокомандующим и командующим 2-й армией.
Куропаткин : «Пошлите полк или два, если можно, по железной дороге в Хушитай».
Каульбарс : «У меня ни одного свободного полка».
Куропаткин : «У меня нет ни одного солдата».
Каульбарс : «Слушаю. Я хотел бы сам перейти в Санлинпу и стать во главе
Северного отряда»…
Куропаткин : «Очень рад. Да благословит вас Бог. Надеюсь, что вы меня
выручите».
Я предупредил штабных, чтобы удручающий разговор этот не передавали в полки.
Не имея резервов, наше командование употребляло чрезвычайные усилия, чтобы
парировать удар. Из армии Линевича приказано было вернуть столь неосмотрительно
посланный туда 1-й Сибирский корпус. Спешно снимались дивизии из боевой линии
2-й армии и прямо из боя направлялись на запад против обходящего Ноги. Во главе
этих войск стал ген. Каульбарс, оставив за себя на Южном фронте армии ген.
фон-дер-Ляуница. Каульбарс выехал лишь с несколькими офицерами штаба, без
надлежащих средств связи, что крайне затрудняло возможность управления.
* * *
Выяснилось, наконец, что мы подчиняемся ген. фон-дер-Ляуницу, должны идти на
север, причем передать 8 сотен ген. Толмачеву, посылаемому штабом.
Мы шли вдоль фронта, в 2-х километрах от противника. Впереди была деревня
Сухудяпу — пункт весьма важный, как стык Южного и Западного фронтов,
естественная тактическая позиция и сосредоточение больших артиллерийских и
продовольственных складов. Сухудяпу не была пока никем прикрыта, а между
|
|
