Редко он куда-то уезжал, к нему обычно приезжали, но, работая в сверхурочные 
часы, наблюдали: висит его генеральская шинель или нет? Видят, шинели нет, 
значит, можно немного расслабиться, поговорить, посмеяться. Открывается дверь, 
и 
входит генерал - физиономии застыли, как в последней сцене "Ревизора"... 
Генерал 
рыдает от хохота. Подняли головы, а это Черников! Услышал шум, надел 
ильюшинскую 
шинель и вошел похожей походочкой...

Чтобы в баню пойти, вечером надо отпрашиваться. Раз отпросишься, два, а потом 
неудобно. Да еще скажет: "А вы не забыли, что надо работать?"

А была своя душевая. Две сотрудницы стали наблюдать за ильюшинским автомобилем, 

высунулись из окна, только ноги в комнате, и интересуются насчет машины. А он 
появился в дверях: нет, не уехал!

Как они не выпали из окна!

Ходил по подразделениям и говорил руководителям бригад: "Ты должен каждый день 
с 
утра подойти к каждому конструктору, посмотреть, что он сделал за вчерашний 
день, и дать задание на сегодня. Тогда этот конструктор будет у тебя работать 
намного эффективнее".

Сам так поступал, пока сил хватало, и КБ было маленьким. Но всю жизнь жило в 
нем 
серьезное отношение к любому вопросу - большому или малому. Не любил 
многословов: "Это не работники, а сибариты". И сам говорил кратко.

Зашел в бригаду крыла, столы стоят ровненько, длина одинаковая - полтора метра. 

А один стол выпирает, доска на нем чертежная двухметровая.

- Сережа, доску-то надо подрезать! - говорит он конструктору.

- Ну что вы, Сергей Владимирович, так удобно, черчу с удовольствием!

- Сережа, начальству возражать будешь - расти не будешь, - сказал негромко, 
тоненьким голоском и пошел дальше.

Особенно непросто было работать с ним аэродинамикам, поскольку сам считал себя 
таковым, и так оно и было. Перечить ему было трудно, но, если оказывался не 
прав, говорил: "Почему ты меня не доубедил?" Те, кто его изучил, знали, что он 
не любит, когда ему говорят: "А я вам предлагаю" или "Я вам говорю" - и 
избирали 
такую форму: "Сергей Владимирович, вы давали задание, мы проработали",- и все 
кончалось гладко, хотя такого задания он не давал, но было очевидно, что это 
надо сделать. Да он и сам иной раз скажет:

- Чтобы жить, надо быть немножечко хитрее. Даже чтоб просто жить, нельзя быть 
слишком наивным.

Какое самое сильное качество Ильюшина, благодаря которому он пробился? Воля? 
Мудрость? Народность? Желание до всего докопаться самому? Фортуна? Чья-то рука?

"К Ильюшину так просто ничто не подходит,- отвечает В.Н. Семенов.- Он был 
человек одержимый, умел свою цель довести до конца. И широко доводил, со всех 
сторон ее обступал, так что ей деваться было некуда. Он правильно сделал, что 
основной задачей поставил создание хорошего коллектива. Это и обеспечило ему 
удачу".

В нем постоянно жила мысль о будущем. И он понимал, что эту мысль можно 
осуществить только людьми. А люди те, которые есть, других нет, и он на них 
полагался, не выпирая свое превосходство и не наслаждаясь им, как некоторые 
начальники. Он говорил Борогу:

- Что ты, руководитель, во время обеда, как мальчишка, бежишь со всеми к столу? 

Не можешь подождать? А звонок, почему уходишь? Ты ведь должен задержаться, 
продумать, что сделал за день, и набросать план на завтра.

Он это втолковывал. Он знал дорожку к своей цели.

"Слабости - понятие относительное, - рассуждает В.Н. Семенов.- Если сравнивать 
генеральных конструкторов, то какая слабость у Туполева? Барство. У Лавочкина? 
Беспечность. Ильюшин - слишком серьезный человек, и я не знаю у него 
недостатков. Говорят, он был суровый человек, вроде бы у него и доброты нет.