но без нее у вас бы не было таких людей".

Ильюшин сдал свой поезд, сдал экзамены и 21 сентября 1921 года поступил в 
институт.

"Конечно, я плоховато все сдал, на троечки, но опыт у меня был, меня и 
приняли", - говорил он много лет спустя своим сотрудникам.

Поступил в высшее учебное заведение, мечта исполнилась, а дальше как? Три 
класса 
сельской школы, а тут высшая математика, которая под силу не каждому и после 
реального училища. Но что такое высшая математика, если в тебе уже заложено 
главное, ты смутно догадываешься и потому стремишься? Редко кого с детства учат 

принимать решение самому. Он чувствовал свою ответственность перед жизнью, и 
везде в свободную минуту у него книжка в руке. Когда-то люди будут думать о 
других больше, чем о себе. Количество невоспитанных людей еще преобладает над 
воспитанными и еще меньше воспитавших самих себя.

Но это прелюдия к настоящему Ильюшину, хотя весь он состоялся давным-давно в 
деревне Дилялево, когда зимними вечерами с книжками в сумке ходил к учителю 
Александру Владимировичу Невскому. Там он уже весь - ничего не убавишь и не 
прибавишь к его природе, только суровых знаний да честного опыта можно 
поднабрать в суматошной, несуразной и жестокой российской жизни двадцатого века.


Перед каждым поколением история России ставит задачу проявить себя. После 
Октябрьской революции на сцену выступили идея и интерес. Не у каждого человека 
они совпадали, отсюда и столько трагедий. Идея губила интерес, но и интерес мог 

в конце концов приглушить идею.

В Ильюшине человек и государство стали неотделимы друг от друга, и он смотрел 
на 
свою жизнь государственным взглядом. Сейчас, когда заканчивается столетие, ясно,
 
что это был век не только перетряски стран, устоев, границ, но и век подъема в 
небо, век авиации и космоса. И не просто техника, не только новая психология. 
Небо - стремление и к высоте, и к чистоте. Возможно, с авиации и начнется 
уважение к человеку...

А Ильюшин начал делать свое дело - значительное и нужное. Сперва приспособил 
себя к этому делу и, учась у других, воспитал себя. Но в жизни необходимо еще и 

глобально испытать себя - другого случая не будет. Может, не сразу стоит себя 
открывать? Ильюшин открыл.

...Он в Москве. Фурманный переулок, 24, в районе Курского вокзала. Шестиэтажный 

дом напротив глазной больницы имени Гельмгольца. Построенный в 1910 году по 
последнему слову иностранной техники, он был с лифтом, газом, горячей водой. 
Бывшая сотрудница ильюшинского конструкторского бюро Елена Михайловна Леонтьева 

рассказывает, как, оставшись без родителей, с сестрой и двумя братьями жила в 
одной из квартир этого дома:

"Целый день мы были заняты, уходили в школу, дома готовили уроки, а когда 
наступал вечер, в квартире было пусто, страшно, не было никого, кроме нас, 
детей. А во всем доме тишина. Из благоустроенных квартир, в которых было раньше 

центральное отопление, а теперь царил холод, жильцы уезжали кто куда мог, даже 
за границу.

Сидим, прижавшись к остывшей печурке, слезы льются, плачешь, вспоминаешь маму, 
а 
старшая, Вера, резко говорит, чтобы самой не расплакаться: "Не смей плакать! 
Все 
заплачем, а кто нам поможет? Молчи, держись, скоро придет весна, будет тепло. 
Не 
расстраивайся, малыш".

И она приняла на себя заботу о нас троих... Ей на работе давали паек: немного 
зерна, которое самой приходилось молоть на мельнице. Раз в месяц Вера получала 
зарплату - миллионы рублей. На них можно было по пути с работы на Трубном рынке 

купить фунт черного хлеба, который еле удавалось донести до дому - так хотелось 

есть.