ружье с этими изменениями, и когда оно будет готово, то я его вышлю к вам в 
Ораниенбаум. Три однозарядные ружья, которые вы приказали выслать вам, и пять 
пачечных завод еще не приготовил, до сих пор еще нету предписаний о них, а 
также нету и предписания от генерала Крыжановского о том, чтобы завод исполнил 
все мои требования, о которых вы просили Крыжановского в моем присутствии. 
Предписание такое в настоящее время лишнее, так как военный министр приказал 
заводу ни в чем не отказывать для моего успеха на конкурсных испытаниях в 
войсках.
      Вчера мною приняты 12 ружей, и теперь завод предлагает сдавать каждый 
день по 25 ружей. Обойм для патронов у меня нету. И если Вы найдете возможным, 
то прикажите выслать на завод хотя бы те укороченные обоймы, которые при мне 
были опробованы на Ораниенбаумском стрельбище. Получив эти обоймы, я буду иметь 
возможность брать на стрельбы солдат из местных войск. Заказанные мною на 
заводе обоймы еще нескоро будут готовы — завод обещал военному министру сдать 
все триста ружей к 1 октября и успех этой сдачи исключительно будет зависеть 
только от завода…» Сергей Иванович работал с крайним напряжением сил, он сильно 
переживал различного рода неполадки и задержки в ходе работ по изготовлению 
своих винтовок, нервничал. Это заметно из его письма Крыжановскому, 
отправленного в один день с посланием к Чагину:
      «В присутствии военного министра ружья действовали отлично, выпущено было 
до трехсот патронов. Военный министр был со мной очень ласков, несколько разна 
заводе при всех высказался, что мой успех будет его успехом…»
      Все вроде бы хорошо. Но далее Сергей Иванович жалуется, едва сдерживаясь 
от резких высказываний: «Патронов у нас осталось мало, если патроны не будут 
аккуратно присылаться, то я должен буду остановить испытания и этим задержу 
сдачу ружей. Я вынужден был показывать стрельбу военному министру с пятью 
несчастными обоймами, имевшимися у нас, которые при этом иногда плохо 
действовали. Все затруднения, которые были при сборке первых ружей, мною 
выяснены, и требования мои, как председателя приемной комиссии, к заводу все 
определены. Теперь успех сдачи ружей зависит исключительно от завода и, 
следовательно, если ружья не будут сданы к сроку, то я с себя, как с 
изобретателя и председателя приемной комиссии, ответственность снимаю…»
      Из этих писем отчетливо видно, что Мосин полностью поверил заверениям 
Ванновского. А напрасно…
      Мосину пришлось выезжать в Петербург для решения неотложных дел и для 
присутствия на нескончаемых испытаниях и в сентябре, и в октябре, и в ноябре, и 
в декабре. И он в основном был осведомлен о том, какие меры предпринимает Л. 
Наган, чтобы выиграть предстоящие состязания.
      Когда Л. Наган узнал о решении Ванновского заказать ему опытную партию 
винтовок, не дожидаясь предварительных испытаний, то не удивился этому. Он с 
готовностью согласился изготовить все 300 винтовок в течении пяти месяцев, 
определив их стоимость в 230 франков со штыком и 225 франков без штыка. 
Председатель Чагин, перевидавший на своем долгом веку немало всякого рода 
предпринимателей, заявил, что дешевле будет и штыки, и прицелы делать на 
русских заводах, а Нагану надо дать лекала на патронник, дульную часть и 
основание мушки, и пусть он все делает в соответствии с русскими требованиями. 
Предложение старого оружейника было резонным, и комиссия приняла его. Чагин 
настоял также на том, чтобы в Бельгию был командирован представитель ГАУ для 
осмотра и приема пяти опытных винтовок Нагана. С последним предложением не стал 
спорить и Ванновский, но проныре Нагану какимто неведомым образом все же 
удалось заполучить от артиллерийского ведомства «..,в качестве моделей для 
магазинных ружей его системы следующие детали, которые он обязался сохранить в 
строгой тайне и возвратить с окончательно изготовленными ружьями: боевая 
личинка, отделяемая от затвора, три ружейных ствола без прицелов, нарезных, с 
казенниками, рукоять затвора, инструмент для нарезки стволов» и, как указано в 
его расписке о получении деталей, прочее.
      Вполне вероятно, что в числе «прочего» могла оказаться и 
отсечкаотражатель, изобретенная Мосиным, так как никакого постановления о 
сохранении в тайне изобретений Мосина не было и в помине. Только 24 января 1891 
года, когда вовсю шли конкурсные стрельбы и с винтовкой в деталях познакомились 
сотни людей, Исполнительная комиссия издала приказ, категорически запрещающий 
доступ посторонних лиц к осмотру и ознакомлению с трехлинейной винтовкой до тех 
пор, пока она окончательно не будет принята на вооружение.
      Наган же, пользуясь попустительством своих высоких покровителей, 
совершенно распоясался и в мае месяце через русского военного агента в Брюсселе 
полковника Чичагова «попросил в виде любезности выслать ему для комплекта 300 
ружей некоторые детали: затыльники, шомпола, антабки20, винты и прочее». И он 
получил все требуемое! В сентябре, желая во что бы то ни стало подтолкнуть 
военное министерство к заключению контракта на поставку опытной партии винтовок,
 бельгиец писал Ванновскому:
      «Ныне я имею возможность заявить вашему превосходительству, что труды 
наши пришли к желанному концу, и я уверен, что те четыре ружья, которые я везу 
с собой, при осмотре и испытаниях вполне удовлетворят вашу комиссию. Считаю 
необходимым упомянуть, что в случае, если бы мы имели счастье видеть нашу 
систему принятой на вооружение вашим превосходительством, то время, потраченное 
нами на обзаведение новой механической частью, не будет для нас потеряно, так 
как все уже будет готово для дальнейшего производства оружия».
      Коммерсант слегка поплакался, но весьма прозрачно намекнул на то, что он 
готов не только опытную партию сделать, но и взяться за крупный заказ на 
винтовки собственной конструкции. Далеко целился фабрикант из Льежа! Он, видимо,