носильщиками".
   Процедура перехода стратегических ядерных кодов от  Горбачева  к  Ельцину
тоже относилась к разряду исторических - то был момент,  когда  объявленному
"покойным" Союзу "закрывали глаза"...
   Вместе с "ядерным чемоданчиком" побежденный передавал победителю и  ключи
от Кремля. Поручить вместо себя принять их другому человеку  в  России  мог,
наверное, только один человек. Им был Ельцин.
   В Генштабе многие в тот вечер ломали голову  над  загадкой:  был  ли  это
типичный  ельцинский  выпендреж,  рассчитанный  на  еще   большее   унижение
Горбачева, или Борис Николаевич еще не вышел  из  глубокого  похмелья  после
того, как радостно подписал в белорусском лесу  смертный  приговор  Союзу  и
мгновенно превратился в "государя", выше которого  в  России  теперь  вместо
Горбачева был только Бог.
   И на сей счет генштабовские офицеры отпускали язвительные реплики:
   - Наверное, если бы Горбачев вместе с "ядерным чемоданчиком" сдавал бочку
соленых огурчиков, Б.Н. явился бы самолично.
   Прибыв к Горбачеву в Кремль, маршал застал Михаила Сергеевича  в  натужно
бодром расположении духа. Таким же Горбачев был и  месяц  назад,  в  ноябре,
когда пригласил маршала в Кремль. Тогда, угостив Шапошникова кофе, президент
произнес долгую и пылкую речь о необходимости спасти Союз. В конце ее Михаил
Сергеевич сказал слова, которые ошпарили Евгения Ивановича:
   -  Вы,  военные,  берете  власть  в  свои  руки,  сажаете   удобное   вам
правительство, стабилизируете обстановку и уходите в сторону...
   Перепуганный Шапошников возразил, дескать, такая акция может  закончиться
"Матросской тишиной". Поняв, что маршал не тот человек,  на  которого  можно
ставить, Горбачев дал задний ход:
   - Ты что, Женя? Я тебе ничего не предлагаю, я просто излагаю варианты.
   После этого  отношения  между  Горбачевым  и  Шапошниковым,  и  без  того
лишенные взаимной благожелательности, стали еще прохладнее.
   С августа 1991 года, когда Ельцин вырвал в Кремле у Горбачева согласие на
назначение Шапошникова министром обороны СССР, Евгений  Иванович  знал,  что
Михаил Сергеевич был недоволен  таким  поворотом  дела:  слишком  нахраписто
Ельцин требовал утвердить предлагаемую им кандидатуру главного  силовика.  И
получилось так, что Президент СССР сплясал под дудку Президента России.  Это
сильно  ущемляло  самолюбие  Михаила  Сергеевича.  Но  он   тогда   стерпел,
руководствуясь какими-то  своими  загадочными  соображениями,  которые  были
очень похожи на беспринципность...
   Чуть позже до маршала  доползли  слухи,  что  Горбачев  после  подписания
своего  указа  сказал  о  новом  министре:  "Хороший  человек,  но   слишком
интеллигентный для такой должности".
   Прослышавший об этом Шапошников тоже отозвался едкой репликой...  Став  с
подачи Ельцина министром обороны  СССР,  Шапошников  оказался  на  некоторое
время "слугой двух господ". Но, аккуратно  соблюдая  все  обязанности  главы
военного   ведомства   перед    действующим    Президентом    -    Верховным
Главнокомандующим Вооруженными Силами Союза, министр не скрывал,  что  душой
тяготеет к Ельцину - к  этому  подталкивали  и  легко  объяснимые  моральные
обязательства  перед  человеком,  с  подачи  которого  он  вознесся  на  пик
головокружительной карьеры.  Евгений  Иванович  щедро  расточал  комплименты
своему патрону - точно так  же,  как  это  делали  все,  кто  принадлежал  к
ельцинской команде.
   Много раз сталкиваясь с этими людьми, я все чаще замечал, что у  них  был
строжайший  самозапрет  на  какие-либо  критические  высказывания  даже   об
очевидных ошибках  Б.Н.  Наверное,  таковы  лицемерные  законы  власти  -  о
действующих "государях" их приближенные говорят так же, как и о покойниках -
только  хорошо  или  ничего.  И  лишь  после   того   как   разгневанный   и
непредсказуемый  "патрон"  вышвыривал  кого-нибудь  из  престижных   кресел,
некоторые отваживались на разоблачительную критику; ее зачастую нельзя  было
отличить от мелкодушной мести обиженных людей.
   Тот же, кто терпеливо  сносил  обиду  и  молчал,  -  получал  от  Ельцина
должностенку-синекуру с машиной под задницей (а то и охраной) или становился
руководителем какого-нибудь  фонда  под  названием  "Стратегия"  и  с  тихой
нахрапистостью "доил" родное государство к собственной выгоде.
   Отношения Шапошникова с Горбачевым становились все более прохладными,  по
мере того как Михаил Сергеевич терял свое  властное  положение  и  все  чаще
срывался, - нервишки шалили. Между ними произошло несколько острых стычек. В
тот же день, когда Ельцин  в  Беловежье  подписал  договор  о  "тройственном
союзе", он позвонил  Шапошникову  и  рассказал  о  некоторых  деталях  этого
события.  Вскоре  на  связь  с  министром  обороны  вышел  Горбачев  и  стал
расспрашивать  у  него,  что  "натворил"  Ельцин  в  Белоруссии.  Шапошников
пересказал ему почти все, что узнал от Ельцина, и не скрыл, что поддерживает
Б.Н.
   Горбачев вскипел:
   - Не вмешивайся не в свое дело! Предупреждаю!
   И  тут  Шапошников  не  сдержался,  открытым   текстом   сказал   Михаилу
Сергеевичу, что ему надоело находиться "во взвешенном состоянии".
   О беловежских решениях Шапошников отзывался осторожно: "Быть может, в тех
конкретно-исторических условиях это было единственно приемлемым выходом".  И
тут же оговорился, что его беспокоил вопрос, - почему  документ  о  роспуске
Союза подписали главы только трех республик бывшего СССР?
   Маршал словно хотел одной попой усидеть сразу на двух  стульях:  дескать,