Люди уставали не от работы, а  от  того,  что  им  постоянно  приходилось
переносить столы и стулья, переписывать функциональные  обязанности,  менять
телефонные номера.
   Два полковника перетаскивали мебель из одного кабинета в другой. Один  из
них напевал:
   - Нам ли сидеть на месте?!
   Какая-то страшная чума непрерывного и  бестолкового  реформаторства  день
изо дня, из месяца в месяц, из года в год пожирала  Министерство  обороны  и
Генштаб. Люди с  солидным  видом  приходили  на  службу,  сушили  мозги  над
очередной порцией документов, глотали валидол от  перенапряжения,  а  завтра
оказывалось, что все это никому не нужно.
   Видимо,  осознав  бесполезность  своего  любимого  детища  -   Управления
военного строительства и реформ, Грачев упразднил  его.  Многие  в  Генштабе
вздохнули, радуясь прозрению  министра.  Но  мы  ошибались.  Генерал  Иванов
убедил  министра  переименовать  свой  департамент  в   Управление   военной
политики, судя уже по одному его названию,  трудно  было  понять  конкретную
зону ответственности нового образования. Ибо "управлять" военной политикой -
это все равно, что руководить временами года. Такие игры в  реформу  нередко
приводили  к  тому,  что  важнейшие  вопросы  решались  в  угоду   отдельным
придворным  личностям,  а  не  потому,  что   это   было   вызвано   высшими
государственными интересами.
   Став начальником  Управления  военной  политики  МО  РФ,  генерал  Иванов
получил еще одну должность - помощника министра, чем серьезно  повысил  свой
служебный статус. Но за провал реформы в армии уже  никакой  ответственности
не нес. Уже нельзя было предъявить  счет  руководителю  управления,  которое
растратило  многие  десятки  миллионов   народных   рублей   на   бесплодные
теоретические изыскания в области военной реформы.
   Какой же военный бюджет должна была иметь экономически дряхлеющая Россия,
чтобы  оплачивать  столь   дорого-стоящие   кадровые   забавы   министерских
реформаторов?
   Тот, кто  внимательно  следил  за  оценками  хода  реформирования  армии,
которые давал Ельцин, не мог не заметить, что они с каждым годом становились
все жестче. В конце концов, президент однажды сказал министру  обороны,  что
он долго шел навстречу многим его  инициативам,  помогал  и  поддерживал,  а
почему нет должных результатов?
   - Я еще разберусь с твоими реформаторами, - сказал президент министру.
   Армия часто не  понимала,  чего  хотят  от  нее  "наверху".  Войсковые  и
флотские начальники костерили столичных реформаторов, которых называли "стой
там - иди сюда". А из Министерства обороны  и  Генштаба  по-прежнему  шли  в
войска и на флоты приказы и директивы, обязывающие командиров  то  создавать
новые, то упразднять старые, то изменять еще недостроенные боевые и  штабные
структуры.
   Вот  как  отзывался  об  этом  командующий  Воздушно-десантными  войсками
генерал-полковник Евгений Подколзин:
   - За последние полтора года мною было получено аж целых пять директив  по
"реформированию" и "реорганизации" войск, и  половина  из  них  противоречат
друг другу. В одних - войска усиливают, в  других  сокращают.  Понятно,  что
подобная    чехарда    нервирует    личный    состав,    вызывает    чувство
неудовлетворенности и апатии.

   ФАЛЬШИВЫЕ ФАНФАРЫ
   Каждый министр должен быть немножечко бароном Мюнгхаузеном. А  военный  и
подавно. Грачев в своих заявлениях  для  прессы  несколько  раз  раздраженно
замечал: лгут те, кто  говорит,  что  реформы  в  армии  не  идут.  И  рьяно
утверждал обратное. И снова из  уст  его  звучали  утверждения,  что  "армия
боеготова и управляема". В  том  же  духе  строились  и  регулярные  доклады
министра  Верховному.  По  этому  поводу   начальник   Службы   безопасности
президента генерал-лейтенант Александр Коржаков однажды язвительно заметил:
   - Лучше всего Павлу Сергеевичу удаются рапорты и парады.
   Но знал ли Ельцин реальное положение дел  в  армии?  Верил  ли  президент
министру обороны или пользовался и другими источниками?
   Когда в начале 1994 года в Послании Президента РФ  Федеральному  собранию
прозвучал лестный отзыв о боеготовности армии, а  следом  за  ним  произошел
целый ряд серьезных ЧП в войсках и на флотах, бодрые рапорты руководства  МО
начали подвергаться в Кремле серьезному сомнению.
   Об этом можно было судить уже по тому, что  из  администрации  президента
участились звонки в Минобороны и Генштаб с просьбами  уточнить  или  развить
какой-то тезис из очередного доклада министра, дать более точные  данные  по
различным  финансовым  и  материально-техническим  вопросам.   А   некоторые
кремлевские аналитики стали тайком приглашать к себе генштабовских  офицеров
для консультаций. Такого раньше не было.
   Да и оценки, которые давал Ельцин реформе, стали более  сдержанными.  Мне
особенно запомнилось  его  выступление  на  традиционном  осеннем  совещании
высшего командного состава Российской армии в ноябре 1994 года.
   Президент прошел в зал сквозь боковую дверь у сцены. За ним  шел  Грачев.
Присутствующие в зале дружно встали и оглушили Верховного, как говаривали  в
советские времена, "долгими и несмолкающими" аплодисментами. Ельцин приложил
руку к сердцу, давая понять залу, что он благодарит присутствующих за теплый
прием и  просит  садиться.  Но  Грачев  продолжал  яростно  аплодировать,  а
подчиненные поддерживали министра в этом ликовании.