период эвакуации, отмечал: «Колчак похудел, подурнел, выглядит угрюмо, и весь 
он, как кажется, находится в состоянии крайнего нервного напряжения. Он 
спазматически прерывает речь. Слегка вытянув шею, откидывает голову назад и в 
таком положении застывает, закрыв глаза». Но такие проявления наблюдались, 
видимо, все же в минуты крайнего нервного напряжения, слабости. В общем же он 
проявлял завидную в его положении выдержку. Но близкие люди, ехавшая с 
полдороги с ним А. В. Тимирева (он ее, больную испанкой, перевел из вагона 
эшелона с золотым запасом к себе) не могли не заметить огромную в нем перемену. 
Он враз поседел и сильно осунулся. И все же какая-то слабая надежда на спасение,
 личную безопасность в нем еще теплилась. Он мало верил союзникам, но решил 
все-таки положиться на них. В Нижнеудинске Александру Васильевичу было заявлено,
 что он взят под международную охрану. Личная охрана его (остатки конвоя) была 
удалена и заменена чехословацкой. На деле же новая охрана его уже не «охраняла»,
 а «стерегла». Ему, как и Пепеляеву, был предоставлен только один вагон (2-го 
класса). Оба вагона были расцвечены союзными флагами. «Золотой эшелон» еще 3 
января был передан под чешскую охрану. Вагоны Колчака и Пепеляева прицепили к 
эшелону одного из чехословацких полков и отправили на Иркутск. В Черемхове, где 
фактическая власть уже тогда находилась у коммунистов, по их настоянию, в вагон 
села и их параллельная «охрана» из 8 вооруженных рабочих во главе с командиром 
партизанского отряда В. И. Буровым.

Значение золотого эшелона никак не исчерпывалось его огромной стоимостной 
ценностью. Оно непосредственно влияло на формирование политики и реальных шагов 
самых различных сил. Эшелон стал предметом торга и одним из факторов решения 
судьбы А. В. Колчака. Многие его сподвижники и современники не без оснований 
считали, что его заявления еще в Омске, что золото да и награбленные 
чехословаками огромные ценности являются достоянием России и он не допустит их 
вывоза за границу явилось главнейшей причиной их предательства, вступления в 
торг за счет его головы и с эсеровско-меньшевистскими, и с большевистскими 
представитель-ными органами. И те, и другие довольствовались сдачей им Колчака 
и части ценностей в виде лишь, можно сказать, «распространенного» золотого 
эшелона. Колчак, все еще надеявшийся на сохранение антибольшевистского режима 
хотя бы в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке, ускорил развязку, акт 
предательства своим телеграфным приказом владивостокским властям о проверке 
огромного имущества, товаров и ценностей, вывозимых чехами на союзных кораблях 
на родину. О ней стало известно чехословацкому руководству, хотя и 
использовался окружной телеграфный путь. Кем же и как охранялся золотой эшелон? 
О том, как он потом из Иркутска в Казань возвращался, написано много, в том 
числе о чекисте А. А. Косухине. Об эшелоне Колчака в этом плане — ничего. 
Исходно можно было предполагать, что коль скоро достоянием России Колчак 
чрезвычайно дорожил, прежде всего специально из-за него эвакуировался в 
последний момент и двигался вместе с отступающей армией, то и охрану к эшелону 
должен был поставить надежную и во главе нее поставить офицера, лично ему 
известного. Так оно и было. Начальником команды охраны был назначен офицер не 
высокого чина, но в высших военных кругах известный и проверенный — поручик М. 
К. Ермохин. Екатеринбуржец Ермохин был участником 1-й мировой войны, 
добровольцем антибольшевистских формирований генерала князя В. В. Голицына, его 
7-й Уральской горных стрелков дивизии. Военными деятелями он вскоре 
используется в комендантской службе Екатеринбурга, затем генерал-лейтенант М. К.
 Дитерихсом был привлечен к охране места поиска и раскопок захоронения останков 
царской семьи. С назначением Дитерихса Главкомом фронта Ермохин был назначен 
начальником отряда по охране его лично и штаба. Сопровождал генерала и при 
поездках его с фронта в Ставку, в резиденцию Колчака, который имел возможность 
его узнать. После ссоры Дитерихса с Колча-ком, назначении им Главкомом фронта 
другого генерала — К. В. Сахарова, использовавшего свою третью охрану, команда 
М. К. Ермохина получила новое, специальное поручение. Колчак сам встретился с 
Ермохиным, разъяснил задачи и особенности предстоящих действий в пути 
следования эшелона в составе поездов Верховного правителя.

Команда поручика М. К. Ермохина на всем пути следования успешно охраняла поезд, 
вплоть до Нижнеудинска, где Колчак фактически был взят чехословацким 
командованием под неглас-ный арест, а русская охрана заменялась. Ермохин со 
своими солдатами и офицерами отказывал-ся сдать эшелон чехословацкой команде, 
тем более — разоружиться, и только тогда, когда получил личный приказ 
Верховного, охрану все же сдал, подчинился. Но оружие команда не сдала и 
некоторое время продолжала выполнять охранные функции, только во внешнем кольце.
 Внутреннюю, непосредственную охрану стали нести чехословаки, и сразу же 
начались крупные хищения золота. В дальнейшем ермохинцы разделили участь 
терпящей поражение армии. Сам он некоторое время служил в войсках атамана Г. М. 
Семенова, затем эмигрировал в Маньчжу-рию. Жил с семьей в нужде, что 
свидетельствовало о его и его команды непричастности к кражам золота, вопреки 
заявлениям чехословаков о том, что они начались еще до них.

Эшелон прибыл в Иркутск днем 15 января. Колчак и его сподвижники, офицеры, 
которых в вагон набилось очень много, с тревогой рассуждали о том, куда и под 
чьей охраной их повезут далее: в Харбин или во Владивосток? А дороги дальше 
Иркутска вагонам Колчака и Пепеляева уже не было. Все заведомо и определенно 
было решено. Не известить Колчака, не сделать ему через кого-то даже намека на 
то, что союзники не помышляют о его спасении, — это и есть не что иное, как акт 
предательства. Что бы потом ни говорил Жанен, а совершено было именно