окончательный текст книги,  но  все  же  пригвоздит  коварную  кокетку  "к
позорному столбу", и сделает он это в романе, который  уже  зарождается  и
шевелится в недрах его сознания. "Писатель вознаграждает себя, как  может,
за  несправедливость  судьбы".  Но  куда  ехать  тем  временем?  В  Париже
полным-полно кредиторов. Зюльма предлагает свой дом и дружеское сердце. Он
ждал этого: "Какую признательность я испытывал, читая ваше доброе и нежное
письмо, на  которое  я,  впрочем,  рассчитывал,  как  некогда  рассчитывал
Лафонтен на любезное приглашение госпожи Эрвар". Разумеется, он погостит в
Ангулеме, но прежде, как раненая птица, укроется в Булоньере,  возле  той,
что всегда перевязывала и врачевала его раны, возле белого ангела  -  Лоры
де Берни.
   В этом  поместье  вблизи  Немура  его  посетил  издатель  Луи  Мам;  он
рассчитывал получить от автора рукопись  "Сельского  врача",  Бальзак  мог
показать ему только то, что имел: названия  глав.  Но  если  для  писателя
выносить замысел книги значило уже создать ее, то у издателя были  на  сей
счет иные соображения. Чтобы Бальзак мог целиком  отдаться  своему  труду,
друг Зюльмы Карро, молодой художник Огюст Борже, страстный его почитатель,
чудесный и  самоотверженный  юноша,  предложил  взять  на  себя  заботу  о
домашних делах великого писателя; для этого он  готов  был  поселиться  на
улице Кассини. Борже прибыл туда, чтобы сменить госпожу Бальзак. Вскоре он
также был ошеломлен ураганом, который бушевал вокруг Оноре.

   Борже - Бальзаку:
   "Бури, говорите вы, с ужасающей быстротою одна за  другой  обрушиваются
на  вас.  Меня  удивляет  только  одно,  мой  друг:  как  это  вы  их   не
предвидели?.. Ведь вы сделали решительно все для того, чтобы тучи  нависли
над вашей головою, а теперь дивитесь, что сверкают молнии и гремит гром".

   Было условлено, что Бальзак  станет  каждый  месяц  давать  матери  сто
пятьдесят франков. Весьма скромный процент от суммы  его  долга.  Она  еще
владела домом (на улице Монторгей)  и  не  бедствовала,  но  нуждалась.  В
начале декабря Бальзак возвратился к себе  на  улицу  Кассини,  так  и  не
побывав в Ангулеме. После долгого  отсутствия  он  сильно  стосковался  по
Парижу. Эжен Сю  писал  ему  развязным  тоном,  обычным  для  завсегдатаев
"инфернальной ложи":

   "Мой славный Бальзак... Сейчас я отвечу на все ваши вопросы по порядку.
Во-первых, о любви. У меня на содержании девица, и я, как уже вам говорил,
забавляюсь тем, что бужу в ней ненависть и презрение  к  моей  особе.  Как
видно, она сильно изголодалась, если, несмотря ни  на  что,  терпит  меня.
Одновременно у меня любовная связь со светской дамой, которая  меня  очень
мало занимает и Сама также платит  мне  полным  равнодушием...  Однако  мы
сохраняем эти отношения по привычке - ведь в конечном счете  в  наши  годы
все видишь в истинном свете, без прикрас,  и  любовь  уже  не  может  быть
высокой целью, источником радости или веры".

   Эти цинические речи были полным контрастом воркованию госпожи де Берни,
которая с нежностью вспоминала о том, как  чудесно  они  провели  время  в
Гренадьере два года назад. Но увы! Dilecta даровала ему  истинную  любовь,
"которая  должна  была  угаснуть".  Она  уже  полностью  утратила  женскую
привлекательность.  Откуда  же  было  ему  ждать  утешения?   Гризетки   и
содержанки его не манили. "Женщина из общества сама  не  пойдет  навстречу
моим желаниям, а я работаю по восемнадцать часов, мне буквально не хватает
суток, и у меня  нет  ни  времени,  ни  охоты  насиловать  свою  натуру  и
ломаться, изображая денди, перед какой-нибудь  вздорной  бабенкой...  Брак
принес бы мне покой. Но где найти жену?"
   Главным препятствием была  его  бедность.  Славы  у  Бальзака  хватало.
Правда, с годами красивее он не стал. Он  сильно  располнел,  внушительный
живот и слишком короткие ноги делали его сбоку похожим на пикового туза. И
тем не менее Ламартин, встретивший Бальзака у супругов Жирарден,  отметил,
что   стремительный   полет   мысли   заставлял   тут   же   забывать    о
малопривлекательной внешности этого приземистого толстяка.

   "Он ничем не походил на человека  нашего  времени.  При  виде  его  вам
чудилось, будто вы попали в иную эпоху и очутились  в  обществе  двух  или
трех снискавших себе бессмертие людей,  группировавшихся  вокруг  Людовика
XIV... Бальзак стоял перед мраморным камином... Дородностью он походил  на
Мирабо, но его нельзя было назвать грузным; в нем  было  столько  душевных
сил, что казалось, будто он легко и весело несет свое тело - не как тяжкое
бремя, а как почти невесомую оболочку... Необыкновенно выразительное лицо,
от которого нельзя было отвести глаз, очаровывало,  завораживало  вас.  Но
больше всего в этом лице поражал даже не ум, а подкупающая  доброта...  На
его физиономии не может  даже  появиться  чувство  ненависти  или  чувство
зависти; ему просто невозможно не быть добрым. Но то была не  равнодушная,
беззаботная доброта, которая читалась на эпикурейском лике  Лафонтена,  то
была доброта любящая, умная доброта человека,  знающего  цену  и  себе,  и
другим... Именно таков и был Бальзак. К тому времени, когда мы уселись  за
стол, я уже успел его полюбить".

   Женщина также могла бы его полюбить. Госпожа де Берни  и  Зюльма  Карро