"И все-таки ужасный страх порою сжимает мое сердце; я думаю, что,  если
некая дама пригласит тебя  письмом  приехать  к  ней,  ты,  чего  доброго,
примешь такое предложение. Разве другая дама  не  заставила  тебя  в  свое
время возвратиться из Тура в Версаль, чтобы утешать ее в горе, которое она
из эгоизма всячески  преувеличивала?  А  сейчас  положение  гораздо  более
серьезное, и твое тщеславие, к несчастью, не дремлет, оно  кипит  в  тебе,
оно влияет на твои поступки тем сильнее, что ты не отдаешь себе  отчета  в
его могуществе. Мой милый, мой любимый, мой друг, сын мой возлюбленный, ты
должен внять доводам разума, который  для  того,  чтобы  ты  услышал  его,
говорит моими устами, - голос более дружеский никогда не  коснется  твоего
слуха. Пойми же, что эти люди не дадут тебе ни  одного  из  тех  трех  или
четырех тысяч экю, которые тебе совершенно необходимы; пойми же, что, если
даже они окажутся победителями, это ничего  не  изменит,  потому  что  они
всегда бывали неблагодарны из принципа и они не изменятся ради тебя,  друг
мой; им свойственны все недостатки, порожденные эгоизмом,  все  коварство,
все козни, присущие нищим духом; они питают пренебрежение, почти презрение
к людям, в чьих жилах не течет голубая кровь. Милый! Ради всего, что  тебе
дорого, ради твоей славы, ради твоего будущего счастья, ради  моего  покоя
(а ведь ты любишь меня) молю тебя, не верь им, не полагайся на них".

   Отчего он не приезжает к ней? Генерал Аликс предлагал ему стол и кров и
сулил посвятить в тайны высокой политики Бонапарта.  Как  хорошо  было  бы
жить вместе,  вдали  от  света,  в  котором  нет  места  чувствительным  и
возвышенным душам! Госпожа  де  Берни  по-прежнему  верит  в  "его  нежное
сердце", но легко  ли  сохранить  чистоту  чувств,  когда  вокруг  столько
испорченных  людей?  "Сцены  частной  жизни"  пробуждали   в   ней   милые
воспоминания: "Я помню, при каких обстоятельствах ты  читал  мне  тот  или
иной отрывок и что ты о нем говорил; я помню, друг мой, какие слова  любви
рождались при этом; и тогда я находила сладостный приют в твоей душе и  на
твоей груди... Помнишь, милый?.."
   Она все еще была полна страсти!  "Я  по-прежнему  чувствую  себя  твоей
возлюбленной  и  в  мыслях  предаюсь  нашим  нежным  ласкам.  Целую   тебя
бессчетно". Несколько дней спустя она писала: "О мой милый!  Мой  дорогой!
Мой обожаемый властелин! Прими же вновь дань  страсти,  зажженной  в  моей
груди тобою, прими ласки возлюбленной, созданной для  тебя.  О,  мы  скоро
свидимся, я уповаю на  это;  было  бы  ужасно,  если  бы  другие  собирали
чудесные цветы, аромат которых  доходит  сюда  и  пьянит  меня;  их  живая
красота переполняет мою душу блаженством; о, с какой любовью я обрывала бы
их лепестки, прильнув к твоей милой груди". Но любит ли он ее по-прежнему?
Не отдал ли свое сердце другой? Она надеялась, что умрет прежде,  чем  это
служится: "Мой обожаемый, мой  любимый,  как  мучительно,  как  невыносимо
жить, цепляясь за человека, которому твоя жизнь больше не нужна". С  мужем
она рассталась, дети жили недружно и терзали ее, у нее  оставалось  теперь
только одно - возлюбленный: "Я чувствую себя совершенно разбитой".
   Бальзаку приходилось выслушивать  и  другие  сетования:  мать,  которую
Оноре бесцеремонно нагружал различными поручениями, горько  жаловалась  на
это. То он  требовал,  чтобы  она  отыскала  среди  бумаг  копию  какой-то
рукописи для книгоиздателя Мама, то писал: "А затем,  милая  матушка,  мне
нужны летние панталоны. Бюиссон, должно быть, их уже сшил".  Или  сообщал:
"Я пришлю тебе с дилижансом, прибывающим в среду утром, пакет, куда  вложу
рукопись повести для Гослена ("Луи Ламбер")... А ублаготворив  Гослена,  я
быстро управлюсь  с  "Битвой"...  Говори  всем,  кто  будет  приходить  за
деньгами,  что  я  путешествую  и  возвращусь  15  августа".  Между  двумя
поручениями он делился со своей "любезной матушкой"  планами  женитьбы  на
вдове Дербрук. К несчастью, вдовушка, о которой он грезил, не  приехала  в
Турень, но Бальзаку (пославшему ей "Сцены частной  жизни")  казалось,  что
все обстоит хорошо: "Она прислала  мне  коротенькое  вежливое  письмецо  и
поблагодарила за  книгу".  У  него  чудесная  способность  принимать  свои
желания за надежный залог счастья.
   Так или иначе, но брак этот не мог состояться в скором времени, а долги
надо было платить немедленно. Приходилось идти на жертвы.

   Бальзак - своей матери:
   "Если можешь, продай лошадей; если хочешь, откажи  от  места  Леклерку;
уплати ему сперва жалованье и уволь".

   Надо было выиграть полгода:

   "...ибо никогда еще мое положение  не  было  столь  прочным.  Рано  или
поздно литература,  политика,  журналистика,  женитьба  либо  какое-нибудь
грандиозное начинание помогут мне в  конце  концов  разбогатеть.  Нам  уже
немного осталось страдать. О, пусть бы я страдал один!  Ведь  если  бы  не
госпожа де Берни, то за  минувшие  четыре  года  я  бы  уже  раз  двадцать
потерпел полный крах. Однако теперь  и  ты  немало  страдаешь  и  невольно
становишься одной из причин моих тайных мук... Ты просишь писать обо  всем
подробнее, но, милая мама, разве ты еще не поняла, как я живу? Когда  я  в
состоянии писать, то сижу над рукописями; когда же не пишу,  то  обдумываю
будущие   произведения.   И   всякий   раз,   когда   какое-нибудь   дело,
обязательство, привязанность не дают мне  написать  лишнюю  страницу,  для
меня это просто гибель".