| |
может быть, никогда не расцвел бы. И он это знает.
Его любовь к Лоре де Берни соткана из чувственности и подлинного
чувства; когда дело касается чувственности, он не слишком постоянен, но
чувство его неизменно и верно. Помимо этой прекрасной, но все же земной
любви, Бальзак мечтает о чем-то уже совершенно неземном, о женщине,
которая, не требуя ласк, была бы беззаветно преданной сестрой милосердия,
заботящейся о гении. Но ведь женщина тоже не ангел и не зверь. Плоть ее
также предъявляет свои права, и даже удивительная самоотверженность
госпожи де Берни не может преодолеть ни присущий человеческой натуре
антагонизм между чувственной любовью и любовью духовной, ни антагонизм
между страстью к женщине и жаждой созидания, раздирающий душу
художника-творца. Всякая женщина, которая любит художника, обрекает себя
на муки, рано или поздно она их испытает.
Бернар-Франсуа скончался 19 июня 1829 года. Он в свою очередь попал в
число "дезертиров" тонтины Лафаржа; полагая себя бессмертным, старик
вложил все свое состояние в пожизненную ренту, и его вдова оказалась в
тяжелом финансовом положении. Извещение о смерти было подписано Сюрвилем и
Монзэглем. Оноре (его, видимо, не было в Париже) работал в Булоньере, под
Немуром: госпожа де Берни, которую ничто больше не удерживало в
Вильпаризи, арендовала теперь это поместье. Возможно, он приезжал в
столицу и присутствовал на погребальной церемонии в церкви Сен-Мерри.
Париж Оноре отнюдь не походил на Париж его родителей, с которым он
сталкивался в юности. Долгое время Бальзаку был знаком только узкий мирок
столицы: его собственная семья, буржуа из квартала Марэ, судейские,
нуждающиеся журналисты, дисконтеры и ростовщики. Дружба с Латушем, успех,
который имели "Шуаны" у знатоков, открыли перед ним двери нескольких
известных домов. Каждую среду, по вечерам, у художника Франсуа Жерара, в
такой же мере светского человека, как и артиста, не только
обольстительного, но и обольстителя, Бальзак встречал людей из парижской
элиты: Эжена Делакруа, Давида д'Анже, Ари Шефера, доктора Корева. Он
описал беседу, происходившую между одиннадцатью вечера и полуночью в этом
салоне, где собирались поэты, ученые, государственные деятели, денди и
прелестные женщины. При свете ламп несколько живописцев работали,
прислушиваясь к разговорам. Перед глазами у них всегда была готовая
картина, а Бальзак, наслаждаясь минутами, "когда искрометная, полная
противоречий беседа уступала место рассказам", запечатлевал в своей памяти
интересные истории.
Новеллы, романы сами собой зарождались в его мозгу. "Художник... не
посвящен в загадку своего дарования... Он не принадлежит себе. Он -
игрушка в высшей степени своевольной силы... Однажды... он... не напишет
ни строчки; а если и попробует, то не он будет держать... перо, а другой -
его двойник, его созий, - тот, что ездит верхом, сочиняет каламбуры... у
кого ума хватает лишь на сумасбродные выходки... Но вот вечером, посреди
улицы, утром, в час пробуждения... пылающий уголь коснется его мозга, его
рук, его языка... Приходит труд и разжигает огонь в горне... Экстаз
творчества заглушает жестокие муки рождения" [Бальзак, "О художниках"].
Случается, что в одном человеке как бы живут двое - шутник и поэт. Бальзак
отлично сознавал эту двойственность.
Он не принадлежал к новому в то время движению - романтизму, но близко
соприкасался с ним. 10 июля 1829 года он был приглашен на чтение драмы
"Марион Делорм". Ее автору, Виктору Гюго, исполнилось всего двадцать семь
лет, у него была очаровательная жена и трое детей; своим молодым собратьям
он уже казался учителем. На чтении пьесы присутствовал Альфред де Виньи: к
этому времени он написал "Элоа", "Сен-Мара" и сделал вольный перевод
"Отелло". Гюго окружали его более молодые, но уже известные коллеги -
Мериме, Сент-Бев, Мюссе. Прославленный Александр Дюма, автор пьесы "Генрих
III и его двор", в возбуждении размахивал большущими руками. И среди них
он, "бедный Бальзак", который только-только успел похоронить Ораса де
Сент-Обена. Никакая школа его не поддерживала. Низкорослый Сент-Бев,
лукавый критик, вертевшийся около великого Гюго, игнорировал автора
"Шуанов". Бальзак поспешил посмеяться над этими "Сценами литературной
жизни", словно боялся, что они вызовут у него желание расплакаться.
"Жалкий слушатель, впервые допущенный к этой социальной мистерии, как
будете вести себя вы? Рукоплескать? Кричать "браво"? Дерзкий критик! Вы
пропали, если нанесете такое оскорбление. У вас есть только один способ
выразить свою хвалу: изобразить то задыхающееся молчание, когда
останавливаются слова в горле, ибо хочется сказать слишком много; если же
вы представлены завсегдатаем салона, у вас есть еще одна возможность -
подойти к нему со слезами признательности на глазах и, горячо пожав ему
руку, проговорить:
- Спасибо, друг мой, спасибо!..
Это тонко, это заметно и не лишено изящества...
...чтение продолжается...
- О! Здесь нечто мавританское! - говорит тот.
- О! Это Африка! - восклицает этот.
- И вместе с тем Испания! - прибавляет другой.
- В этом стихе чувствуются минареты!
- Это подлинная Гренада!
- Это подлинный Восток!..
|
|
