все это?.. Возвращайтесь же домой со своим шедевром или без оного; со  дня
вашего отъезда я ни разу не улыбнулся".

   Латуш сердился на своего собрата за то,  что  тот  забрался  Бог  знает
куда, в захолустье, и живет там вдали от предметов  первой  необходимости,
иначе говоря, новых романов: "Пусть Бог вдохновения покарает вас!"
   Госпожа де Берни тоже страдала, но говорила она об этом с любовью.

   Госпожа де Берни - Бальзаку:
   "Добрый вечер, милый котик, скоро уже  десять  часов,  и  мне  радостно
думать, что ты в эту минуту выводишь на бумаге ласковое словечко  "киска",
которое мне так приятно слышать или читать... Мой обожаемый, мой  любимый,
позволь твоей кошечке примоститься у тебя на коленях,  позволь  ей  обвить
рукой твою шею и склони свою милую голову к ней на  плечо.  Но  только  не
засыпай, нет! И чтобы эта мысль не пришла тебе на ум, я дарю тебе один  из
тех поцелуев, которые так хорошо нам знакомы. Какая прелестная картина!  И
как чудесно было бы, если бы она могла в этот же миг стать реальностью!  Я
так боюсь, что ты еще надолго  там  задержишься.  И  все-таки,  если  тебе
хорошо и ты работаешь, я должна быть довольна. Милый, рассудок мой во всем
тебе послушен, но сердце подобно избалованному ребенку, и оно отказывается
добровольно соглашаться на лишения, которым его подвергают".

   В конце октября Оноре вернулся к себе,  на  улицу  Кассини;  он  просил
Латуша прийти к  нему  с  несколькими  страницами  романа  "Фраголетта"  -
причудливого   произведения   о    неаполитанце-гермафродите:    ворчливый
доброжелатель Бальзака уже давно трудился  над  этой  книгой.  А  сам  он,
Оноре, прочтет другу сцену из "Шуанов".
   "Хорошо, приду! - ответил Латуш. - Я буду у вас на  улице  Кассини,  но
только между пятью и шестью часами.  Надеюсь,  что,  уделив  минут  десять
"Фраголетте", вы поднесете мне  новый  плод,  четвертую  долю  той  груши,
которая созрела, едва успев расцвести".
   Чтение Бальзака имело огромный успех. Брюзга Латуш пришел в восторг и -
вещь совсем уж удивительная - сказал об этом вслух. Разумеется, можно было
внести еще немало улучшений. Как человек со вкусом,  он  сделал  несколько
замечаний. Но роман следовало публиковать.

   Латуш - Бальзаку:
   "Что до вашей книги, то пусть она exeat  [выходит  (лат.)],  сотню  раз
exeat! К чему мне твердить вам одно и то же! Ради Бога, не подумайте,  что
я отказываюсь и дальше слушать чтение отрывков из нее; для меня это всегда
удовольствие, да и польза; но я  жду  продолжения.  Не  станем  без  конца
склонять слово Муза. Я охотно даю советы тем, чей талант ценю; я испытываю
к ним признательность и тут же говорю, как бы я сам поступил, выслушав тот
или иной совет; но уж если я подал на стол бычий бок целиком, то не  стану
затем потчевать гостя  тонкими  ломтиками  мяса.  Довольно,  довольно,  вы
просто дитя! Если бы я умел заклинать духов, то непременно бы  это  сделал
сейчас,  ибо,  судя  по  той   неожиданной   и   совершенно   необъяснимой
медлительности, с которой наш хват Оноре, обычно пекущий романы как блины,
по четыре штуки за полтора месяца, доделывает своего "Шуана",  я  полагаю,
что в этом "Шуане" сам черт сидит. Эх! Право же, не терпится  мне  увидеть
вашего маркиза изданным в четырех томах,  в  красивом  синем  переплете  и
изящными заставками.
   Не довольно ли вам корпеть над этим романом? Мы станем  продавать  его,
как хлеб".

   "Мы станем продавать его..."  Дело  в  том,  что  Латуш  взял  на  себя
переговоры с Юрбеном Канелем относительно издания "Шуанов". Почему он  так
поступил? Бальзак и сам хорошо знал  Канеля.  Он  питал  слабость  к  жене
книгопродавца. Оноре называл госпожу Канель "мисс" или "мисс Анна" и любил
гладить ее по роскошным волосам. Но Капель не хотел покрывать все  расходы
по изданию; Латуш принял их на себя. Принесла ли ему  книга  прибыль?  Или
же, напротив, он разделил убытки  вместе  с  Канелем?  Известно  одно:  за
первое издание романа Бальзаку была  предложена  тысяча  франков.  Правда,
книгу выпустили в количестве тысячи экземпляров, после их распродажи автор
вновь получал право собственности на свое произведение.

   Латуш - Бальзаку:
   "А  теперь,  если  только  вы  не  самый  неисправимый  хвастун   среди
хвастунов, строящий воздушные замки в стране химер, приходите с бумагами в
руке или с обещаниями на устах. Мы готовы подписать с вами контракт".

   Вести переговоры с Бальзаком не так-то просто. Затратив  немало  труда,
человек добирался через весь Париж на улицу Кассини; но Оноре там не было,
большую часть времени он проводил в Версале, у родителей или у сестры, где
стол и кров ничего ему не стоили. Что было  делать?  Ехать  к  нему  туда?
"Куда как приятно тащиться в Версаль за здорово живешь!" Писать  на  стене
флигеля бранные слова? Слабое утешение. Бальзак вечно жалуется на нехватку
денег. Но кто в этом виноват?

   Латуш - Бальзаку, 30 ноября 1828 года: