пленился их матерью. Не то чтобы она этого хотела. Она не скрывала, что ей
сорок пять  лет,  что  она  уже  бабушка,  и,  разумеется,  не  собиралась
соблазнять двадцатидвухлетнего юношу. Очень насмешливая, даже язвительная,
госпожа  де  Берни  весело  подтрунивала  над  манерами  Оноре,  над   его
хвастливостью и честолюбивыми помыслами. Но при этом она признавала в  нем
незаурядный ум, редкостный дар импровизации и пылкую натуру, что полностью
искупало все недостатки. Юноша рассказывал ей о своем  детстве,  когда  он
был совершенно заброшен матерью, и госпожа де  Берни  внимательно  слушала
"горячую исповедь молодого человека, чьи раны  все  еще  кровоточили".  Со
своей стороны он не уставал расспрашивать о ее придворной жизни при старом
режиме; Оноре живо  ощущал  контраст  между  буржуа  из  квартала  Марэ  -
друзьями его родителей - и этой крестницей королевы. Он  упивался  звуками
ее серебристого голоса.  Когда  она  произносила  "ш",  это  звучало  "как
поцелуй... Таким образом, сама того не ведая, она  расширяла  смысл  слов,
увлекая мою душу в неземные выси" [Бальзак, "Лилия долины"].
   Но постепенно он понял, что желает  ее,  ибо  она  все  еще  пробуждала
желания. Ее миловидное лицо светилось умом и добротою. Кожа на  шее  и  на
плечах была как у юной девушки. А главное, он угадывал, что эта женщина  -
и только она - может дать то, чего ему недоставало:  вкус,  знание  света,
что она утолит страстную жажду любви, обостренную его возрастом, чтением и
вольными разговорами отца. "Любовь,  как  и  гения,  рождает  наитие".  Он
полюбил внезапно, еще мало что понимая в любви.
   Для неловкого, неопытного юноши перейти от  шутливых  речей  к  попытке
овладеть женщиной, которую все глубоко уважают, - подвиг почти немыслимый.
Каждый день, расставаясь с госпожой де Берни, Оноре спрашивал себя: "Будет
ли она моей?" Но любовь его была скорее нежной, чем дерзкой, и он долго не
решался заговорить. Между тем он знал, что она несчастлива. Он видел,  как
она страдает от порывов гнева и от ничтожества своего мужа. Семь лет назад
она   потеряла   сына,   который   был   бы   теперь   сверстником   Оноре
[Луи-Адриан-Жюль де Берни (1799-1814) (прим.авт.)]. И это создавало  между
ними какую-то духовную  связь:  порой  воспоминания  об  умерших  помогают
живым. Он знал, что у нее был любовник, и от этого она казалась ему  менее
неприступной. Наконец - быть может, это случилось осенью 1821  года,  быть
может, весной 1822 года - он отважился  на  признание:  "Прежде  всего  вы
усмотрите в этом превосходный повод для своих  самых  остроумных  насмешек
или же повод позабавиться, что так отвечает  складу  вашего  ума"  [письма
Бальзака к госпоже де Берни были после ее смерти сожжены, сохранились лишь
черновики (прим.авт.)].

   Бальзак - госпоже де Берни, март (?) 1822 года:
   "Знайте же, сударыня, что вдали от вас живет человек, душа  которого  -
какой  чудесный  дар!  -  преодолевает  расстояния,  мчится  по  невидимым
небесным путям и постоянно устремляется к вам, чтобы, опьяняясь  радостью,
всегда быть рядом; человек  этот  с  восторгом  готов  причаститься  вашей
жизни, ваших чувств, он то жалеет вас, то  желает  и  при  этом  неизменно
любит со всею пылкостью и свежестью чувства,  которое  расцветает  лишь  в
молодости; вы для него больше, чем друг, больше, чем сестра, вы  для  него
почти что мать, нет, вы больше, чем все они; вы для меня земное  божество,
к которому я обращаю все свои помыслы и деяния. В самом деле, я  мечтаю  о
величии и славе только потому, что вижу в них ступеньку, которая приблизит
меня к вам, и, задумывая что-нибудь важное, я  всегда  делаю  это  во  имя
ваше. Вы  даже  не  подозреваете  о  том,  что  стали  для  меня  поистине
ангелом-хранителем.   Словом,   вообразите   себе   всю    ту    нежность,
привязанность,  ласку,  восторженность,  которые  только  может   вместить
человеческое сердце, они - я в это верю - переполняют мое сердце, когда  я
думаю о вас".

   Все это было правдой: в юности человек почти всегда верит в то, что  он
пишет в любовных письмах. Госпожа де Берни посмеивалась над Оноре, над его
вздохами, его романами, его  манерой  одеваться  и  держать  себя.  Он  не
отступал: "Что за удовольствие для женщины с  возвышенной  душою  смеяться
над несчастным? Чем дальше, тем яснее я вижу, что вы не любите  меня,  что
вы меня никогда не полюбите... И упорство мое - сущее безумие. Но все-таки
я упорствую". Она ответила ему, что всегда останется  для  него  женщиной,
окруженной своими детьми, что ей уже сорок пять лет и  она  ему  в  матери
годится. В самом  деле,  госпожа  Бальзак  была  на  год  моложе  "дамы  с
околицы".

   "Великий Боже! Да будь я женщиной сорока пяти лет,  но  сохрани  я  при
этом привлекательность, я вел бы себя  совсем  не  так,  как  вы...  Я  бы
отдался во власть своего чувства и постарался  вновь  обрести  наслаждения
молодости, ее чистые иллюзии, ее  наивные  мечты,  все  ее  очаровательные
преимущества".

   Он знает, что ему недостает изящества  и  отваги,  присущих  настоящему
любовнику; однако он пишет:

   "Я похож на тех юных девиц, которые на вид угловаты,  глупы,  боязливы,
кротки, но  под  этим  внешним  покровом  таится  пламя,  и  оно  способно
испепелить очаг, дом, все вокруг".