постели, молчали и с каким-то  ужасом  слушали  громкий  хрип  умирающего.
Свеча на столе ярко освещала  висевший  над  камином  портрет  молодого  и
румяного, улыбающегося человека.
   От постели исходил невыносимый запах. Я приподнял покрывало и взял руку
Бальзака. Она была  влажная  от  пота.  Я  пожал  ее.  Он  не  ответил  на
пожатие... Сиделка сказала:
   - На рассвете он умрет.
   Я спустился по лестнице, унося в памяти лицо умирающего; проходя  через
гостиную, я еще  раз  увидел  неподвижный  и  надменный,  смутно  белевший
мраморный бюст, и мне пришло на ум сравнение: смерть и бессмертие.
   Вернувшись домой (это было в воскресенье), я застал у  себя  нескольких
человек, поджидавших меня; среди них были  Риза-бей,  турецкий  посланник,
испанский поэт Наварет и итальянский изгнанник граф Арривабене.  Я  сказал
им:
   - Господа, Европа сейчас теряет гения".

   Бальзак  умер  ночью.  Прибежал  сумасбродный  и  преданный  человек  -
Лоран-Жан. Ева Бальзак не любила его, считая "богемой"; терпеть  не  могла
его неряшливый вид, его манеры "дурного тона". Но в эти  тяжелые  часы  он
оказал ей множество услуг: отправился в мэрию сделать заявление о  смерти,
составил  некролог,  который  должен  был  появиться  в  газетах,   привел
художника  Эжена  Жиро,  который  написал  пастелью  портрет  Бальзака  на
смертном одре. На этом портрете, сделанном  талантливо  и  любовно,  четко
выступает голова, красивая, мощная, умиротворенное выражение лица.  Пришел
некий скульптор-формовщик, по  фамилии  Марминиа,  сделал  слепок  с  руки
умершего и представил счет за свою работу госпоже Бальзак. Такова слава.
   Жизнь  Бальзака  завершилась  подобно  роману  "Человеческой  комедии".
Сколько раз он рассказывал, как человек всю жизнь мечтал  о  любви  и  вот
наконец, кажется, достиг счастья, но  лишь  только  он  протягивает  руку,
чтобы схватить  его,  счастье  ускользает.  Так  кончились  "Шуаны",  "Луи
Ламбер", "Альбер Саварюс".

   "Достигнуть цели, умирая, как античный гонец!  Видеть,  как  счастье  и
смерть одновременно вступают на твой  порог!  Завоевать  любимую  женщину,
когда любовь уже гаснет! Не быть в силах наслаждаться,  когда  право  быть
счастливым наконец приобретено! Это было уделом уже стольких людей!"

   Бальзак давно предчувствовал, что такая судьба уготована  и  ему,  и  в
предсмертные  дни  он  своим  светлым  умом,  который  так  любил  и  умел
определять тайные причины событий, увидел  во  всей  ее  суровой  простоте
самую суть прожитой  жизни.  Он  умирал,  сгорев  в  огне  своих  желаний,
истратив все силы в воображаемых действиях своих  героев,  умирал  жертвою
своего  творчества.  Несчастное  детство  и   юность   породили   у   него
сверхчеловеческое  честолюбие.   Он   хотел   всего:   любви,   богатства,
гениальности, славы. Несмотря на расстояние,  казалось  бы  непреодолимое,
между отправной точкой и целью, он всего достиг.  В  воскресный  вечер  18
августа 1850 года он  лежал,  простертый,  в  украшенном  им  самим  доме,
убранство которого походило на-его мечты о чудесах "Тысячи и одной  ночи";
волшебница Чужестранка ради него покинула свой дворец и океаны хлебов;  он
стал средоточием того мира, который сам населил, в который вдохнул душу  и
которому суждено было пережить его. Но смерть, уже годы ходившая за ним по
пятам, одновременно с ним по-дошла к конечной точке.



ЭПИЛОГ

   Дружба и слава - единственные
   обитатели гробниц.
   Бальзак

   Священник приходской церкви Сен-Филипп-дю-Руль разрешил выставить  гроб
на два дня в часовне Божона. Так мертвый Бальзак прошел в дверь,  один  уж
ключ которой был для него "дороже всех райских садов бывшего  генерального
откупщика".  Отпевание  состоялось  в  среду  21  августа,  и  служба   не
отличалась особой парадностью; величайший романист века  не  имел  никаких
прав на торжественную официальную церемонию. Царствие его было не от  мира
сего. Ни знаков отличия, изображенных на черном сукне траурных драпировок,
ни обвитых черным крепом  барабанов,  ни  мундиров,  ни  расшитых  золотом
фраков; но с одиннадцати часов все, "кто мыслит и поклоняется литературе",
теснились  вокруг  церкви  и  часовни  Сен-Никола.  В  толпе  было   много
типографских рабочих, которые столько работали с Бальзаком и для Бальзака.
Правительство представлял министр внутренних дел Барош. Дорогой от часовни
до церкви шнуры катафалка держали министр и Виктор Гюго, Александр Дюма  и
Франсис Вэй от Общества литераторов. В церкви, сидя  рядом  с  Гюго  перед
помостом с гробом Бальзака, министр  сказал  поэту:  "Это  был  выдающийся
человек". Гюго ответил: "Это был гений".
   Путь  похоронного   кортежа,   двигавшегося   по   бульварам,   казался
бесконечным.  Дюма  и  Гюго  прошли  его  пешком.  На  кладбище  Пер-Лашез
добрались под вечер. Виктор Гюго,  которого  едва  не  раздавил  катафалк,