Госпожа Ганская, Анна и Георг Мнишек по-прежнему проявляли "беззаветную
привязанность" к нему,  нежность,  стремились  вырвать  сорняки,  которыми
поросла  дорога  его  жизни,  но  самое  главное  дело  -  свадьба  -  все
откладывалось,   и   эти   отсрочки    раздражали    Бальзака.    "Надежды
застопорились". Графиня Эвелина зависела от царя; чтобы узаконить передачу
имения Анне Мнишек,  учредить  пожизненную  ренту  и  даже  на  то,  чтобы
заключить церковный брак, требовалось разрешение императора,  которое  еще
не было получено, несмотря на мольбы и хлопоты.

   Бальзак - Его Сиятельству графу Уварову, министру народного
   просвещения, Санкт-Петербург, 5 января 1849 года:
   "Скоро уже шестнадцать лет, как я люблю  благородную  и  добродетельную
женщину...  Особа  эта  является  русской  подданной,   и   полнейшая   ее
преданность не подлежит сомнению. Разумеется, высокие качества ее  оценены
по достоинству, ибо вам все в России известно... Она не хочет выйти  замуж
за иностранца без согласия августейшего повелителя. Однако ж она удостоила
меня права просить об этом согласии.  Я  отнюдь  не  ропщу  на  покорность
госпожи  Ганской,  ибо  нахожу  это  естественным.  Соответственно   своим
политическим убеждениям я никогда не критикую и тем более  не  иду  против
законов любой страны. Если б я давно уже не исповедовал  таких  принципов,
меня привела бы к ним судьба тех  людей,  которые  их  не  придерживаются.
Впрочем,  меня  не  страшит  то,  что  счастье  моей  жизни  ныне  зависит
исключительно от Его Величества императора  Российского,  и  мое  ожидание
счастливого исхода становится почти что радостной  убежденностью  в  этом,
настолько  я  верю  в  рыцарскую  доброту  Его  Величества,   равную   его
могуществу..."

   В молодости Бальзак промурлыкал бы: "Та-та-та".
   Но доживет ли он до дня свадьбы? Он тяжело заболел.  Уже  давно  сердце
беспокоило его. В 1849 году беспокойство сменилось жестокой  тревогой.  Он
не мог ни ходить, ни поднять руку, чтобы причесаться, -  сразу  начиналось
удушье. Несколько раз приступы были  так  сильны,  что  могли  привести  к
смерти. Обитателей Верховни лечили два врача - доктор  Кноте  и  его  сын,
ученики знаменитого немецкого доктора Франка, пользовавшегося  европейской
известностью и практиковавшего в Санкт-Петербурге. Бальзак считал, что оба
доктора очень хорошо его лечат.  Их  диагноз  -  гипертрофия  сердца.  Они
стремились "восстановить затрудненное кровообращение в венозной системе" и
очистить загустевшую кровь. Но когда больного заставляли  съедать  натощак
целый лимон, у него поднималась такая рвота, что ему  казалось,  будто  он
сейчас  умрет.  "Однако   при   моем   бычьем   организме   властительнице
человечества придется еще  повозиться  со  мной.  Я  состою  в  оппозиции,
которая называется жизнью". Мать напомнила ему, что в  семействе  Саламбье
ни она сама, ни бабушка не переносили лимонов.
   В таком состоянии невозможно было отправиться в обратный путь.  Сначала
Бальзак назначил  отъезд  на  сентябрь  1849  года,  но  в  это  время  он
чувствовал себя слишком плохо для подобного путешествия.  "Нужно  лечиться
еще шесть  или  восемь  месяцев  для  того,  чтобы  клапаны  сердца  вновь
приобрели эластичность..." - писал он родным. Ему нравился доктор Кноте  -
гофмановский    персонаж,     составлявший     секретные     порошки     и
коллекционировавший  скрипки.  Молодые   супруги   Мнишеки   без   всякого
неудовольствия и даже с радостью приняли  эту  затяжку  пребывания  у  них
больного Бильбоке (он уже прожил в Верховне больше  года).  Однако  у  них
самих были  свои  беды:  два  пожара,  три  судебных  процесса,  рухнувшие
постройки, неурожай. Граф Георг, который до сих пор сам управлял  имением,
где трудилось пятьсот хлеборобов, подумывал о том, чтобы сдать всю землю в
аренду, оставив себе только усадьбу и парк.
   Бальзак почти каждую зиму страдал бронхитом.  В  1850  году  он  сильно
простудился, ему казалось, что он умрет, выкашливая свои легкие. Он  писал
родным:

   "Пришлось безвыходно сидеть в своей комнате и даже лежать в постели, но
наши дамы по великой своей доброте приходили составить  мне  компанию,  не
брезгуя моим страшным кашлем и харканьем, ведь  меня  всего  выворачивало,
как при морской болезни. Меня бросало в пот, словно  я  заболел  потницей.
Словом,  намучился  я,  но  теперь  распростился   с   недугами   и   даже
акклиматизировался".

   Что касается "великого  дела",  то  все  тут  могло  еще  устроиться  в
желанном  смысле.  Со  стороны   госпожи   Ганской   было   бы   настоящим
самопожертвованием согласиться выйти замуж за  тяжело  больного  человека,
который уже физически не мог быть ее возлюбленным, а как писатель, по всей
видимости,  впредь  работать  будет  очень  мало.  Вдобавок   политическая
ситуация во Франции оставалась  тревожной  и  смутной.  Луи-Наполеон  стал
президентом Второй республики; Бальзак и его матушка  не  ждали  добра  от
этого бесхарактерного человека.

   "Что  касается  бедняги  президента,  из  всего  видны  его  умственная
усталость  и  озабоченность.   Он,   по-видимому,   не   способен   носить
непроницаемую маску и всегда так  встревожен,  что  зачастую  отвечает  да
вместо нет и по большей части не понимает  того,  что  ему  говорят.  А  в