|
считаете", - плакалась Сова. Потом она заболела холерой, оттого что
объелась дыней, это вызвало у нее кровавую рвоту. Бальзаку пришлось
ухаживать за больной. Жизнь холостяка бывает иной раз ужасна. Но со
стороны Евы несправедливо попрекать его экономкой. Ведь он работал день и
ночь и поневоле оказался в положении ребенка, которому нужна няня. Вот
почему "эта дрянь" стала незаменима, а вовсе не по той причине, которую
подразумевает Эвелина. "Я очень хотел бы, чтоб она вышла замуж и убралась
из моего дома; это так и будет, когда я вернусь".
Когда он вернется... Ведь он считает нужным отправиться в Германию,
чтобы присутствовать на свадьбе Гренгале и Зефирины, но уехать из Парижа
он сможет лишь после того, как напишет множество страниц, которые ждет
столько газет. В "Ла Пресс" он обещал дать продолжение "Крестьян", и,
чтобы добиться отсрочки, ему приходится ухаживать за толстой Дельфиной де
Жирарден. Она приглашает его на обед в обществе Ламартина, и Бальзак
делает поэту комплименты по поводу его политической деятельности. "Но
какая же он развалина с физической стороны! Ему пятьдесят шесть лет, а на
вид по меньшей мере восемьдесят. Полное разрушение! Конченый человек! Едва
ли он проживет несколько лет. Его пожирает честолюбие, а дела идут
плохо..." - пишет Бальзак Эвелине Ганской. После этой встречи Ламартин
прожил двадцать три года, а Бальзак - только четыре.
Работа, которую он должен был закончить прежде, чем поехать в Германию,
испугала бы любого другого писателя.
"Вот что я собираюсь написать. "История бедных родственников": "Старик
Понс" - это составит два-три листа для "Человеческой комедии"; потом
"Кузина Бетта" - шестнадцать листов; потом "Злодеяния королевского
прокурора" - шесть листов; всего же двадцать пять листов, или двадцать
тысяч франков, считая газеты и книжные издательства. Потом закончу
"Крестьян". Все это покроет мои долги... Впрочем, сюжеты, которые я буду
разрабатывать, мне нравятся, и работа пойдет чрезвычайно быстро. Мне нужны
сейчас деньги. В книжных издательствах дела застопорились..."
Надо было также выполнить некоторые обязательства по отношению к
родным. Столкновений с матушкой больше не было, с тех пор как
добропорядочный стряпчий Седийо стал буфером, предотвращающим ссоры.
Бальзак встретил мать на улице Вивьен, и она с необычайным для нее жаром
расцеловала сына. Лора навестила брата и рассказала, что для Софи нашли
жениха - просто идеальную партию.
"В качестве приданого суженый готов удовольствоваться акциями компании
по постройке того моста, который Сюрвиль заканчивает сейчас на Юрской
возвышенности. Жених богатый человек, он находит, что его Софи -
красавица. Он владелец крупного предприятия по поставке балок и прочих
лесных материалов, у него и земли, и дома, и капитал. Я сказал:
"Соглашайтесь. В наше буржуазное время в Палату скорее пошлют
лесоторговца, чем Ламартина. Только смотрите не тяните. Будете тянуть,
свадьба расстроится, так всегда случается" ...Это будет четвертый брак.
Первый - Сова; второй Анна; третий - мы с тобой; четвертый - Софи, Ну и
год!"
Ну и год! Богатый свадьбами, скудный трудами. Молчание Бальзака
радовало его врагов. А у него всегда их было достаточно! Одни ненавидели
его, потому что завидовали; других возмущали его манеры, а некоторые не
могли ему простить его гениальности. Затишье в творчестве Бальзака недруги
приписывали оскудению его таланта, а также газетным фельетонам. "На эту
неблагодарную и банальную работу господин де Бальзак истратил весь свой
талант и наблюдательность, свой дар смелого проникновения в жизнь,
благодаря которым ему прощали все его безвкусицы и все недостатки в стиле;
но вот он совсем выдохся..." - писал в 1846 году некий де Мазад в журнале
"Ревю де Де Монд". Единственным неопровержимым ответом мог бы оказаться
новый шедевр. Но есть ли еще у Бальзака силы создать шедевр?.. Сил бы
хватило, если бы только...
XXXV. ВНЕШНИЙ МИР
Мир - это бочка, усаженная
изнутри перочинными ножами.
Бальзак
Долгое время Бальзак способен был на многие недели забывать о внешнем
мире и отдаваться своим писательским замыслам. В самые трудные дни он
укрывался от житейских забот то в Саше, то в Булоньере, то во Фрапеле и
вновь обретал там счастье творчества. Но к концу 1846 года и уединение уже
не помогало. Бурный поток мыслей иссякал, чистые листы бумаги лежали
нетронутыми. "Нам нужно наконец быть вместе, - писал Бальзак Эвелине
Ганской. - На душе у меня тоскливо". Павильон Божона, отданный в
распоряжение архитекторов и подрядчиков, требовал надзора. Будущее
существование Виктора-Оноре возлагало на отца обязанности. "Когда
|
|