"злоупотреблявший наслаждениями",  облысел  и  истрепался.  Бедняжку  Розу
Кормон, ничего не понимавшую в  таких  делах,  обманули  широкие  плечи  и
накладной хохол господина дю Букье. Сгорая на огне желаний и  надежд,  она
вышла за него замуж, и ее постигло разочарование. А ведь  она  пренебрегла
третьим поклонником, Атаназом Грансоном, молодым человеком  двадцати  трех
лет, непонятым талантом, искренне влюбленным в Розу Кормон, очарованным ее
мощными прелестями. Атаназ Грансон - это Бальзак до встречи с госпожой  де
Берни, но Роза Кормон не пожелала играть роль  вдохновительницы  Грансона.
Он покончил с собой - утопился  в  реке,  орошающей  Алансон.  Госпожа  дю
Букье, святая женщина, "осталась глупа до последнего своего вздоха".
   Бальзак писал "Старую деву" в тяжелых условиях.  В  сердце  у  него  не
стихала скорбь о Лоре де Берни; вдова Беше  яростно  преследовала  его  за
долги; в работе у него было несколько вещей одновременно: "Тайна Руджери",
фрагмент  книги  "О  Екатерине  Медичи"  и  повесть  "Проклятое  дитя"   -
трагическая история юноши, которого  ненавидел  родной  отец,  считая  его
приблудным ребенком своей жены (для  этого  рассказа  Бальзак  использовал
некоторые собственные наброски).  Однако  Жирарден  не  давал  ему  покоя.
Начало "Старой девы" было напечатано в "Ла Пресс", когда конца  романа  не
было еще и вчерне. Целомудренные подписчики жаловались в редакцию  газеты,
протестуя  против  слишком  смелого  проникновения  Бальзака   в   область
физиологии. Огромная грудь Розы Кормон их шокировала. Даже  Лора  Сюрвиль,
казалось, была смущена. Ганская ничего не говорила и отказывалась заменить
госпожу де Берни в роли литературной совести Бальзака. Критики насмехались
над  его  верой  в  теорию  Лафатера  и  над  притязаниями  этой   "науки"
разгадывать сердце человеческое и пылкий темперамент по внешним признакам.
Другие газеты, которым романы, печатавшиеся Жирарденом в виде  "фельетонов
с продолжением", грозили убытками, так как  отнимали  у  них  подписчиков,
набросились на автора. Сам Бальзак был  уверен,  что  он  написал  хорошую
книгу, дал яркую, правдивую картину провинциального общества, оригинальные
живые образы Розы Кормон и ее поклонников. Но  в  этой  своей  Французской
кампании, в которой им было проявлено столько таланта, он  оказался  один,
без союзников.
   Зато какие блестящие арьергардные бои он вел  на  улице  Батай,  заново
отделывая свою квартиру! Как будто не желая упускать случая  поупражняться
в  мотовстве,  он  приказал  изящно  декорировать  мансарду,   чтобы   там
получилась  комната  "беленькая  и   кокетливая,   как   шестнадцатилетняя
гризетка"; убранство же  рабочего  кабинета  выполнено  было  в  черных  и
красных  тонах,  и  для  этой  комнаты  он  заказал  "круговой  диван"   с
двенадцатью белыми подушками. В том году Антуан  Фонтана  встретил  его  в
мастерской художника Луи Буланже  -  Бальзак  позировал  в  белой  сутане,
скрестив руки на груди,  и  оживленно  разговаривал.  В  дневнике  Фонтана
имеются следующие заметки:

   "Описание его белых сутан. Дома он не носит другого костюма, с тех  пор
как побывал в монастыре Шартрез. Он отдает сутану  в  стирку  только  один
раз. Он никогда не сажает на них чернильных пятен. Вообще он очень опрятен
в  работе.  Надо,  кстати,  посмотреть,  как  гармонируют  эти  сутаны   с
обстановкой его дома, там есть и розовые тона. Образцами кистей для гардин
ему послужили церковные украшения.  Церковь  все  делает  на  совесть.  Он
заказал себе свой знаменитый белый диван в ожидании визита некоей дамы  из
высшего света, и, уж понятно, ему нужен был красивый диван - дама привыкла
к  изяществу.  И  когда  она  очутилась  на   диване,   то   не   выразила
неудовольствия..."

   Действительно,  "дама"  -  Сара   Гидобони-Висконти   -   не   выразила
недовольства и часто приезжала в Шайо посидеть на пресловутом диване.  Для
госпожи Ганской, которой ее  зловредная  и  хорошо  осведомленная  тетушка
сообщала об этой  неверности  Бальзака,  он  заказал  (за  счет  господина
Ганского) копию со своего  портрета  кисти  Буланже,  так  как  монашеское
целомудрие созданного художником образа казалось  ему  успокоительным.  "Я
очень доволен, что Буланже удалось передать основную черту моего характера
- настойчивость в духе Колиньи и Петра Великого, смелую веру в будущее..."
   Он не только хранил веру в будущее, но  и  не  терял  своей  склонности
радоваться настоящему. Владелице Верховни он  драматически  описывал  свою
жизнь: свора кредиторов и  свора  журналистов  преследуют  его,  угрожающе
оскалив клыки, он полон скорби душевной, он изнурен. Все  это  было,  увы,
правдой. Однако рядом с этим пассивом  нужно  поместить  в  графе  "актив"
неизменную жизнеспособность Бальзака: он проигрывает ставку за ставкой, но
инстинкт подсказывает ему, что все утрясется. Разве жизнь  его  не  роман?
Значит, он выправит его в корректуре. В тот самый день, когда ему пришлось
занять на еду у доктора Наккара и у старика рабочего, "более  доверчивого,
чем светские люди", он покупает себе  в  долг  новую  трость  за  шестьсот
франков. Чем больше его прижимают к стене, тем больше он  покупает,  желая
создать иллюзию своего могущества. А впрочем, была ли это иллюзия? Бальзак
знал, что, как Вотрен, он найдет в себе силы бросить обществу  вызов  -  и
победить.
   В   начале   1837   года   финансовое   положение   Бальзака    кажется
катастрофическим. Он должен на 53000 франков больше, чем в  1836  году,  -
это отчасти объясняется крахом "Кроник де Пари".  Впрочем,  долги  никогда
его не пугали. Куда  более  опасным  казалось  его  положение  со  стороны