Вальселину, Бурк и  его  прекрасную  церковь;  у  нас  просто  времени  не
хватало, и мы лишали себя сна. Мы тщетно искали вас в Женеве. Бродили  для
этого  в  обычных  местах  прогулок.  "Нигде  нет  Склопи!"  -   восклицал
Марсель...
   Я опять зажил жизнью литературного каторжника. Встаю в полночь,  ложусь
в шесть часов вечера. Восемнадцать часов работы, но даже  этого  мало  для
моих Обязательств. Контраст между таким прилежанием и  рассеянной  жизнью,
которой я позволил себе жить  двадцать  шесть  дней,  производят  на  меня
странное действие. В иные часы кажется, что  все  это  мне  приснилось.  И
думается: да уж существует ли на свете Турин,  а  потом  вспомню,  как  вы
радушно принимали меня, и говорю себе: нет, то вовсе не был сон.
   Умоляю  вас  во  имя  начавшейся  нашей  дружбы,  которая,  надеюсь,  в
дальнейшем возрастет, понаблюдать за procillon [маленьким процессом (ит.)]
и за нашим славным адвокатом Колла,  которому  прошу  передать  привет  не
столько от его клиента, сколько от почитателя его прекрасных и благородных
качеств. Пусть он прислушивается левым ухом  [Луиджи  Колла  был  глух  на
правое  ухо  (прим.авт.)]  к   тому,   что   говорят   интересы   супругов
Гидобони-Висконти.
   Если будете писать мне, вложите" письмо в  двойной  конверт,  адресуйте
письмо вдове Дюран, Париж, Шайо, улица Батай, 13.  Это  мой  уединенный  и
тайный уголок - национальная гвардия (в  мое  отсутствие  они  приговорили
меня к десятидневному тюремному заключению), да и никто другой  не  знает,
что я там нахожусь, и не докучает мне. Ах, как бы я  хотел  через  полгода
снова спуститься по перевалу Мон-Сени! Но надо произвести  на  свет  много
томов пагубных сочинений, мучительных фраз... Addio [прощайте (ит.)]".

   Интерлюдия была короткой, но дала радостное  отдохновение.  Луч  солнца
меж двумя бурями...
   Версия, придуманная для госпожи Ганской, получила слащавый привкус.

   "Я воспользовался предложением поехать в Турин, так как  хотел  оказать
услугу человеку, с которым абонирую ложу в Итальянской  опере,  -  некоему
господину Висконти. У него судебный процесс в Турине, а поехать  туда  сам
он не мог... Возвращался я через Симплонский перевал, попутчицей моей была
приятельница госпожи Карро и Жюля Сандо. Вы, конечно, догадываетесь, что я
жил (в Турине) на пьяцца Кастелло, в вашем отеле,  и  что  в  Женеве...  я
вновь увидел Пре-Левек и дом Мирабо... Только  вы  и  воспоминания  о  вас
могут утешить мое скорбящее сердце..."

   Эскапада превратилась в паломничество.



XXIII. СМЕРТЬ ГОСПОЖИ ДЕ БЕРНИ

   Ни одна женщина, поверьте мне,  не
   пожелает соседствовать в вашем сердце
   с умершей, чей образ вы там храните.
   Бальзак

   Возвратившись в Париж, он узнал печальную новость: 27  июля  1836  года
умерла госпожа  де  Берни.  Александр  де  Берни  написал  Бальзаку:  "Шлю
скорбное  известие,  дорогой  Оноре:  после  десятидневных,  очень  острых
нервных болей, приступов удушья и водянки  матушка  скончалась  сегодня  в
девять часов утра..." Но если мы даже знаем, что дорогие нам люди обречены
и конец их близок, мы  всегда  надеемся,  что  они  проживут  столько  же,
сколько и мы.  Бальзак  привык  к  тревоге,  которую  давно  уже  вызывала
серьезная болезнь госпожи де Берни. Теперь, в час печали, он упрекал  себя
за то, что не был возле нее. Но когда она  потеряла  своего  сына  Армана,
умершего  25  ноября  1835  года  в  Булоньере,  она  запретила   Бальзаку
появляться там. Он  послал  ей  самый  первый  экземпляр  "Лилии  долины",
отпечатанный для нее. В  рукописи  она  уже  читала  роман.  Она  изведала
последнюю радость в жизни,  перечитывая  строки,  которыми  он  воздал  ей
высокую честь.

   "Она стала для меня не только возлюбленной, но и великой любовью... Она
стала  для  меня  тем,  чем  была  Беатриче  для  флорентийского  поэта  и
безупречная Лаура для  поэта  венецианского,  -  матерью  великих  мыслей,
скрытой причиной спасительных поступков, опорой в жизни, светом, что сияет
в темноте, как белая  лилия  среди  темной  листвы...  Она  наделила  меня
стойкостью доблестного Колиньи, научив побеждать победителей,  подниматься
после  поражения  и  брать   измором   самых   выносливых   противников...
Большинство моих  идей  исходят  от  нее,  так  исходят  от  цветов  волны
благоухания..."

   Она узнавала себя в каждом мелком  штрихе  этой  книги.  "Назидательное
письмо" содержало самую  суть  тех  правил,  которые  она  долго  пыталась
внушить ему: "Все прекрасно, все возвышенно в  вас,  дерзайте  же...  Я...
хочу, чтобы вы стали простым и мягким в обращении, гордым без надменности,
а главное - скромным..."