то же время как бы со стороны, Бальзак оглянулся  назад  и
   во  внезапном  озарении  понял,  что  они  выиграют,  если
   объединить их в единый  цикл,  где  вновь  и  вновь  будут
   появляться одни и те же персонажи. И тем самым он прибавил
   к своему творению последний, но самый великий мазок.
   Марсель Пруст

   Однажды - это случилось в 1833 году - Бальзак примчался с улицы Кассини
в предместье Пуассоньер, где в ту пору жила чета Сюрвилей,  и  воскликнул:
"Поздравьте меня, я на верном пути к тому, чтобы стать гением".  Шагая  по
гостиной, он рассказал сестре и ее мужу о своем плане. Он пришел  к  мысли
объединить в одной эпопее все свои романы. Это  отнюдь  не  было  туманным
проектом. Через год он подробно описывал  Чужестранке,  каким  грандиозным
монументом станет его творение, когда он завершит его.

   "Я полагаю, что в 1838 году три части этого гигантского творения  будут
если не завершены, то по крайней мере возведены  одна  гад  другою  и  уже
можно будет судить о нем в целом.
   "Этюды о нравах" будут изображать все социальные явления,  так  что  ни
одна жизненная ситуация, ни одна физиономия, ни один мужской  или  женский
характер, ни один уклад  жизни,  ни  одна  профессия,  ни  один  из  слоев
общества, ни одна французская провинция, ничто из того,  что  относится  к
детству, старости или зрелому возрасту, к политике, правосудию, войне,  не
будет позабыто.
   Когда  все  это  будет  осуществлено,  история   человеческого   сердца
прослежена шаг за шагом, история общества всесторонне описана, - фундамент
произведения окажется готов. Тут не найдут себе места вымышленные факты, я
стану описывать лишь то, что происходит повсюду.
   Затем последует второй ярус - "Философские этюды", ибо после  следствий
надо показать причины. Я покажу в "Этюдах о нравах" игру чувств и  течение
жизни. В "Философских этюдах" я объясню,  откуда  чувства,  в  чем  жизнь,
каковы стороны, каковы условия,  вне  которых  не  могут  существовать  ни
общество, ни человек; и после того как я окину взором общество, чтобы  его
описать, я займусь  его  обозрением,  дабы  вынести  ему  приговор.  Таким
образом, в "Этюдах о нравах" заключены  индивидуальности,  превращенные  в
типы, в "Философских этюдах" - типы, сохраняющие индивидуальные  черты.  Я
всему придам жизнь: типу, сохраняя в нем индивидуальные  черты;  индивиду,
превращая его в тип. Я вдохну мысль во фрагмент, а в  мысль  вдохну  жизнь
индивида.
   Позднее, после следствий и причин, придет черед "Аналитическим  этюдам"
(в состав которых входит "Физиология брака"), ибо после следствий и причин
должны быть определены начала вещей. Нравы - это спектакль, причины -  это
кулисы и механизмы сцены. Начала вещей - это автор; но по  мере  того  как
произведение достигает высот  мысли,  оно,  словно  спираль,  сжимается  и
уплотняется. Если для "Этюдов о нравах" потребуется двадцать четыре  тома,
то  для  "Философских  этюдов"  нужно  будет  всего  пятнадцать,   а   для
"Аналитических этюдов"  -  лишь  девять  томов.  Таким  образом,  человек,
общество,  человечество  будут  без  повторений  описаны,  рассмотрены   и
подвергнуты анализу в произведении, которое явится чем-то вроде "Тысячи  и
одной ночи" Запада.
   Когда все будет окончено,  моя  церковь  Мадлен  оштукатурена,  фронтон
высечен, леса убраны, последние мазки сделаны, тогда станет ясно, был ли я
прав или ошибался. После того как я завершу поэтическое  воссоздание  всей
системы  бытия,  я  займусь  ее  научным  описанием  в  "Опыте   о   силах
человеческих".  И  этот  дворец  я,  дитя  и  весельчак,  украшу  огромной
арабеской из "Ста озорных рассказов".

   Архитектор уже укладывал на место громадные глыбы. Он  попросил  одного
из друзей Берту, талантливого молодого писателя Феликса  Давена,  написать
два пространных предисловия к "Философским этюдам" и  "Этюдам  о  нравах".
Наставляемый автором, а порою писавший под его  диктовку.  Давен  отмечал,
что Бальзак не сразу пришел к своему великому замыслу и  это,  пожалуй,  к
лучшему. Если бы столь гигантский план возник в его голове сразу же  после
создания первых книг, он, быть может, отступил бы перед таким  грандиозным
трудом. Контуры этого труда вырисовывались  в  его  уме  лишь  постепенно.
Единство было не искусственное, а внутреннее, живое.  Книги  рождаются  на
свет,  как  общественные  установления,  как   дети,   не   в   результате
сознательных действий, а вследствие игры неуправляемых сил.

   "Мы вполне можем предположить, - писал  Феликс  Давен  во  "Введении  к
"Философским  этюдам",  -  что  однажды,  сопоставляя   различные   мысли,
запечатленные в его произведениях, автор поступил так как поступает  ткач,
который внезапно переворачивает ковер с изнанки на лицо и обозревает  весь
рисунок в целом. С этих пор писатель уже не переставал думать о том, какое
впечатление будет производить его творение целиком, ибо в его мозгу  давно
уже зрела идея великого синтеза. Мысленно возводя еще не достроенные ярусы
украшенного фресками здания, представляя себе здесь  скульптурную  группу,
там - величественную статую, дальше - предметы второго плана и игру  света
и тени, он вдруг залюбовался делом своих рук и вновь принялся за работу  с
чисто французским неистовством, ибо он находился еще в том возрасте, когда