aeternum" ["Будем любить друг друга вечно" (лат.)]. "В моей грядущей жизни
будут существовать только ты да работа". Он дерзко написал в альбоме  Евы:
"Выдающиеся люди подобны утесам; одни только улитки способны удержаться на
них". Госпожа Ганская чуть пониже приписала своей рукой:  "Стало  быть,  я
улитка". Уничижение из любви. Несколько дней Бальзак был болен, Эвелина  с
разрешения мужа приходила в гостиницу ухаживать за ним.  Когда  в  феврале
ему пришлось возвратиться в Париж, было условлено, что немного позднее  он
присоединится к Ганским либо в Италии, либо в  Вене;  они  приглашали  его
погостить несколько месяцев на Украине, у  них  в  Верховне;  было  решено
(втайне), что в один прекрасный день Ева и Оноре поженятся.

   "Глупышка, через десять лет тебе будет тридцать семь, а мне сорок пять;
люди в этом  возрасте  вполне  могут  любить,  соединяться  браком,  целую
вечность обожать друг друга. Так вот, мой благородный друг, милая моя Ева,
гоните  сомнения  прочь,  вы  мне  это  обещали.  Любите  и  верьте.  Ведь
"Серафита" - это мы оба. Расправим же свои крылья в едином  порыве;  будем
любить друг друга с одинаковой силой".

   Бальзак возвратился в Париж 12 февраля 1834 года.  Он  привез  с  собою
рукописи: почти законченную повесть "Герцогиня  де  Ланже",  часть  "Музея
древностей" и "Озорные рассказы"; привез он и перстень, подарок  Евы.  "Во
время своей работы я надеваю его на палец, как талисман".  Для  "Серафиты"
ему нужны были сведения о флоре  Норвегии,  и  он  получил  их  у  видного
ботаника Пирама де Кандоль, жившего в Женеве. Но главное - он увез с собою
из этого города  множество  чудесных  воспоминаний:  Эвелина  в  гостинице
"Лук"; меры предосторожности, принимавшиеся для того,  чтобы  не  скрипнул
паркет; серое платье, наконец-то сброшенное  ею  платье,  от  которого  он
отрезал  лоскут,  чтобы   переплести   рукопись   "Серафиты";   лицо   его
возлюбленной в минуты блаженства. "Я вспоминаю одну  из  твоих  счастливых
улыбок,  от  которой  так  чудесно  преображался  твой   лик,   бледность,
покрывавшую твои черты в минуты наслаждения, и эти  пьянящие  воспоминания
просто убивают меня".
   Время от времени он посылал супругам  Ганским  "безобидное  письмо",  в
котором говорил о счастливых днях,  проведенных  в  Женеве:  "Вы  даже  не
подозреваете, что за последние десять или пятнадцать лет время, которое  я
провел в Невшателе и Женеве, было единственной порой, когда я  по  великой
милости небес не помышлял ни о прошлом, ни о будущем, а беззаботно жил, не
думая ни о делах, ни об огорчениях, ни о нужде". Он с волнением  вспоминал
день, когда сидел вместе с Евой в саду и оба они вдыхали дурманящий  запах
конского каштана, гнившего под  водою.  Любовь  находит  радость  в  любом
пустяке, если его разделяет с тобою близкий человек. "Иногда  я  произношу
вслух слово "льипы" и смеюсь, как ребенок". Даже в "безобидных письмах" он
бурно выражал ей свою признательность. Главное - чтобы  Анна  не  хворала,
чтобы  господин  Ганский  не  поддавался  "черной  меланхолии"   и   чтобы
мадемуазель Борель всегда улыбалась! Что касается его возлюбленной Евы, то
он советовал ей, как лучше сохранить здоровье и не полнеть. Отчего он  сам
не следовал этим советам!
   Во Франции у него сразу же нашлись  причины  для  "черной  меланхолии".
Госпожа де Берни серьезно болела, в один месяц она состарилась на двадцать
лет. "Я скрыл от нее свое беспокойство, но тревожусь я  безмерно.  До  тех
пор, пока мой врач или  ясновидящая  не  успокоят  меня,  я  не  перестану
дрожать за жизнь этой женщины, которая,  как  вы  знаете,  мне  бесконечно
дорога". Зюльма Карро потеряла отца, глубокого старика, которого она нежно
любила. Теперь  она  стала  владелицей  поместья  Фрапель,  расположенного
вблизи Иссудена, и горячо приглашала Бальзака  приехать  туда  поработать.
Она ждала второго ребенка, беременность у нее протекала тяжело, была  даже
некоторая опасность для жизни.
   В "небесном семействе", как всегда, были ужасные неприятности.  Госпожа
Бальзак пустилась в  рискованные  финансовые  операции  и  довершила  свое
разорение. Сюрвиль самым нелепым образом ревновал жену и портил ей  жизнь.
Лоре даже с братом приходилось теперь видеться тайком! Но быть может, сама
Лора порою делала супружескую жизнь невыносимой? Оноре  все  чаще  задавал
себе этот вопрос. Брат все прощал сестре в память о долгих годах, когда он
ей не раз повторял: "Твоя рука в моей; мы с тобою друзья"; однако романист
различал в Лоре Сюрвиль черты  честолюбивой  и  вздорной  женщины;  в  его
заметках сохранился план романа, где должны были действовать  две  сестры.
"Первая - безупречное существо; эта  тихая,  безропотная  женщина  умирает
молодой и не понятой окружающими; муж ее - хвастун и враль; вторая  сестра
более блистательна, но изводит мужа; муж ее - человек простой и  скромный"
[Balzac,  "Pensees,   sujets,   fragments"   (Бальзак,   "Мысли,   сюжеты,
фрагменты")]. Что это? Лоранса и Лора, какими он их видел  теперь,  десять
лет спустя? Вполне возможно.  Весьма  тщеславная  Лора  побуждала  Сюрвиля
браться то за одно дело,  то  за  другое:  на  первом  месте,  разумеется,
каналы, но и распределение воды, мост в  Андели,  мост  в  Сюлли.  Бедняга
из-за всего этого потерял сон, и  ум  его  был  охвачен  лихорадкой.  "Мои
злополучные  родственники  совсем  голову  потеряли",  -   писал   Бальзак
Чужестранке. Одно время он опасался, как бы мать и  сестра  не  поселились
из-за безденежья в его доме на улице Кассини.
   Все идет из рук  вон  плохо,  однако  есть  также  и  хорошие  новости.
"Евгения  Гранде"  быстро  расходилась,  и  читатели   не   скупились   на