Гюго, он полагает, что материя полна тайн; отсюда и возникает  "загадочный
и тревожащий характер бальзаковского лабиринта". Реальные предметы в нем -
всего лишь условные обозначения. Влияние Сведенборга не изменило Бальзака;
оно лишь укрепило его во взглядах на самого себя и на мир.
   Между тем нежные слова, уверения, всевозможные планы заполняли  письма,
по-прежнему приходившие на имя Анриетты Борель. Разумеется, Бальзак  писал
также "безобидные письма", которые можно  было  показать  мужу.  Ведь  для
Ганского было бы непонятно, почему добрый друг жены, а также и его самого,
никогда  им  не  пишет.  В  этих  случаях  лирический  тон  уступал  место
церемонному или шутливому: "Сударыня, я не допускаю мысли, что дом Ганских
может   предать   забвению   дни,   освещенные   их   милым   и   любезным
гостеприимством, благодарное воспоминание о котором хранит дом Бальзаков".
Он обещал  прислать  скромную  брошь,  сделанную  из  камешков,  собранных
мадемуазель Анной, и автограф Россини, который он получил у  маэстро  "для
его страстного почитателя господина Ганского...  Соблаговолите,  сударыня,
передать вашему супругу мои уверения в самых теплых чувствах и в том,  что
я неизменно о нем вспоминаю; поцелуйте за меня в лоб  мадемуазель  Анну  и
примите заверения в моем самом почтительном уважении". Что касается чувств
самой Чужестранки, то мы узнаем о них из письма, адресованного  одному  из
ее братьев.

   Госпожа Ганская - брату Генрику Ржевусскому, 10 декабря 1833 года:
   "В Швейцарии у нас  завязалось  чудесное  знакомство  с  господином  де
Бальзаком,  автором  "Шагреневой  кожи"  и  множества  других   прекрасных
произведений. Знакомство это превратилось в настоящую дружбу, и я надеюсь,
что она продлится до конца нашей жизни... Бальзак очень похож на вас,  мой
дорогой Генрик; он так же весел, смешлив и любезен, как вы; даже внешне он
чем-то походит на вас, и оба вы напоминаете Наполеона... Бальзак  -  сущее
дитя. Если он вас любит, то заявит об этом с простодушной  откровенностью,
присущей детям... Словом, при взгляде на него трудно понять, каким образом
такой ученый и выдающийся человек умудряется сохранять  столько  свежести,
очарования и детской непосредственности во всех проявлениях ума и сердца".

   То было письмо влюбленной женщины. "За всю свою жизнь  я  не  проводила
таких мирных и счастливых месяцев, как июль и  август,  которые  прошли  в
Невшателе". Все ей там пришлось по душе: озеро, прогулки, местные  жители.
А когда человеку любо все, значит, он и сам кого-то любит.
   Когда любишь, время мчится стремительно. Почти весь декабрь пролетел  у
Бальзака в переписке, трудах, ссорах с книгопродавцами,  типографами  и  в
лихорадочном творчестве. Для того чтобы реванш был более полным, он  хотел
по приезде в Женеву поселиться в  гостинице  "Корона"  -  той  самой,  где
Анриетта де Кастри унизила его; однако  Эвелина  Ганская  сняла  для  него
комнату в гостинице "Лук", расположенной гораздо ближе к  дому  Мирабо  на
Пре-л'Эвек, где она сама  поселилась  вместе  со  всеми  своими  чадами  и
домочадцами.  Гостиница,  в  которой  остановился  Бальзак,  помещалась  в
квартале О-Вив, посреди парка; на кровле был  прелестный  флюгер  в  форме
лука, его стрела поворачивалась во все стороны, послушная  ветру.  Бальзак
приехал на Рождество; он обнаружил у себя в комнате  перстень,  присланный
Эвелиной, и записку, в которой она спрашивала, любит ли он ее.

   "Люблю ли я тебя? Но ведь я же рядом с тобой! Мне бы хотелось встретить
во время этой поездки в тысячу раз больше трудностей, испытать еще  больше
страданий. Но так или иначе впереди славный месяц, а быть  может,  и  два,
они по праву завоеваны нами. Целую тебя не один,  а  миллион  раз.  Я  так
счастлив, что, как и ты, не могу больше писать. До скорой встречи.
   Да, комната у меня хорошая, а перстень достоин  тебя,  моя  любовь,  он
прелестен и изыскан!"

   Он провел в Женеве полтора  месяца,  и  они  были  заполнены  трудом  и
любовью. Господин Ганский был настроен благодушно,  и  ничто  не  омрачало
отношений между домом Мирабо и гостиницей "Лук".  Обменивались  подарками:
айвовое варенье из Орлеана (Бальзак,  всегда  красноречиво  расхваливавший
свои подношения, считал, что оно необыкновенно ароматное и вкусное), кофе,
чай, малахитовая чернильница; писали друг другу иногда даже  по  нескольку
раз в день. Положительно он был в восторге от Евы. Она разделяла его почти
болезненную склонность к абстрактным рассуждениям; сюжет "Серафиты" привел
ее в восторг. Однако в Женеве  его  с  новой  силой  охватили  мучительные
воспоминания, и ему больше хотелось работать над "Герцогиней де Ланже"  (в
ту пору повесть еще называлась "Не прикасайтесь к секире"). В этой повести
он возьмет реванш: герцогиня де Ланже (alias  [иначе  (лат.)]  маркиза  де
Кастри) воспылает страстью к Монриво (alias Бальзаку), а он отвергнет  ее.
Теперь, когда знатная Чужестранка проявляла к нему  откровенное  внимание,
уязвленное самолюбие больше не мучило Бальзака. Он вновь становился  самим
собой  -  веселым,  жизнерадостным,  добрым  человеком,  который  нравился
окружающим. Все в обществе "милой сердцу графини" забавляло  Бальзака,  он
подшучивал над ее манерой произносить некоторые слова (вместо  "липы"  она
выговаривала "льипы"). Она писала ему:  "Маркиз"  (лукавый  намек  на  его
мнимое родство с маркизами д'Антраг); он писал в  ответ:  "Предводительша"
(Ганский был предводителем дворянства на Волыни).