Жюльетта играла в Брюсселе, а затем и в Париже маленькие роли  и  имела
успех,  которым  обязана  была  больше  своей  красоте,  чем  сценическому
таланту. У нее не было артистической подготовки, не было опыта, и, как она
писала Прадье,  она  "получала  не  ангажементы,  а  только  квитанции  из
ломбарда на заложенные вещи". Она много плакала и боялась, что не  сделает
карьеры. "Черт побери! - отвечал ей Прадье. - Перестань хныкать...  Считай
себя примадонной, и ты ею будешь... Старайся нравиться, особенно актрисам,
ибо они отъявленные дьяволицы во всех странах... Разыгрывай  комедию  даже
вне театра". Подписывался он так: "Твой преданный друг, любовник и отец".
   Цинизм, царивший в мастерских художников,  развратил  Жюльетту,  и  она
заводила себе  любовников,  которые,  однако,  не  улучшили  ее  мнения  о
мужчинах; был среди них красивый итальянец пятидесяти трех лет  Бартоломео
Пинелли, был бедняк декоратор  Шарль  Сешан,  был  бессовестный  журналист
Альфонс Карр, который пообещал на ней жениться и  занял  у  нее  денег,  и
наконец, появился богатейший  князь  Анатоль  Демидов,  красивый,  бешеный
сумасброд, не расстававшийся с  хлыстом;  в  1833  году  этот  покровитель
Жюльетты роскошно обставил  для  нее  великолепные  апартаменты  на  улице
Эшикье. Словом, Жюльетта повела жизнь куртизанки, но все же она  сохраняла
свежесть чувств, бретонскую склонность к  мечтаниям,  страстную  любовь  к
дочери, кроткий взгляд бархатных глаз, "в  котором  минутами  сквозила  ее
небесная душа", веселость и очаровательное остроумие.
   Позднее Виктор Гюго начертал в записной книжке Жюльетты: "В  тот  день,
когда твой взгляд  впервые  встретился  с  моим  взглядом,  солнечный  луч
протянулся из твоего сердца в мое, словно свет зари, упавший на руины". По
правде сказать, каждый  из  них,  сам  того  не  ведая,  увидел  в  другом
существо, потерпевшее крушение. Потеряв Адель, Гюго испытывал  потребность
в новой любви, которая вернула бы  ему  веру  в  себя;  Жюльетта  изведала
только чувственность, а между тем она  с  шестнадцати  лет  мечтала  стать
"страстно  любящей  подругой  честного  человека".  Когда  Альфонс   Карр,
распутный любовник Жюльетты, вздумал таскать ее с собою в  злачные  места,
она ответила ему: "Мне кажется, что мою душу обуревают желания не менее, а
в тысячу раз более пылкие, чем желания плотские... Вы дарите мне утехи, за
которыми следуют усталость и стыд. А  я,  наоборот,  мечтаю  о  спокойном,
ровном счастье.  Послушайте,  гордость  не  позволяет  мне  лгать:  я  вас
оставлю, брошу вас, покину и землю и даже жизнь, если найду человека,  чья
душа будет ласкать мою душу - так же как вы любите в ласкаете мое тело..."
   Во  время  репетиций  "Лукреции  Борджа"  она  грациозно  заигрывала  и
кокетничала с Гюго. Он держался настороже. Всегда ли он хранил супружескую
верность? Неизвестно; но  занятая  им  позиция,  его  поэзия,  воспевавшая
радости брака и отцовства, требовали от него верности. Он терпеть  не  мог
"закулисных дрязг", опасался актрис и держал себя с  ними  "почтительно  и
осторожно". Помня бурные стычки  на  спектакле  "Король  забавляется",  он
подготовил премьеру "Лукреции" с тщательностью  искусного  полководца.  На
читку  пьесы  были  созваны  "представители  боевых  защитников  "Эрнани".
Премьера спектакля стала триумфом.
   Успеху в значительной мере способствовали мадемуазель Жорж  и  Фредерик
Леметр, но и Жюльетта Друэ, несмотря на ее мимолетное появление, очаровала
публику. "Ей полагалось произнести лишь несколько слов, - говорит  Теофиль
Готье,  -  всего-навсего  пройти  по  сцене.  Но  при   этом   кратком   и
немногословном  выходе  она  сумела  создать  восхитительный  образ,  была
настоящей итальянской княгиней с пленительной и  смертоносной  улыбкой..."
Что касается автора, он с удовольствием прислушивался  к  мнению  публики,
ибо он и сам его разделял: "Какая она хорошенькая, какая  красивая,  какая
стройная,  какие  великолепные  плечи,  очаровательный  профиль,  что   за
прелестная актриса, сколько в ней достоинства! Какая живость чувств! В  ее
голосе и в манерах есть сходство с госпожой  Дорваль,  но  гораздо  больше
естественности и души. Прибавить ей еще год опытности -  и  она  достигнет
совершенства, будет нашей лучшей жанровой актрисой. Какая мимика,  сколько
души..."
   Гюго ошибался не в суждении о красоте актрисы - она и в самом деле была
восхитительна, - но относительно ее таланта. Жюльетта Друэ  была  неумелая
актриса, потому что "переигрывала". Но любовь - плохой судья, а  Гюго  был
влюблен. Вечер за вечером он ходил в театр Порт-Сен-Мартен полюбоваться  в
короткой сцене прекрасными черными глазами,  всегда  устремленными  в  его
глаза. Соблазн был велик. Уже давно Адель упорно отвергала его ласки.  Под
маской молодого победителя он таил тайную и жгучую боль.

   Печаль сидит во мне. Она,
   Как скверный гость, меня терзает.
   Я башня, что на вид сверкает,
   Внутри - угрюма и темна
   [Виктор Гюго, "Мадемуазель Жюльетте" ("Песни сумерек")].

   Каждый вечер он навещал Жюльетту в ее артистической уборной,  давал  ей
советы, упивался красотой, тянувшейся  к  нему.  Через  четыре  дня  после
премьеры, 6 февраля, он сказал ей: "Я люблю  тебя!"  Она  так  ждала,  так
хотела услышать это. В ночь с 16 на 17 февраля, в  субботу,  на  масленицу
(они всю жизнь думали, что это было во вторник, но ошибались либо в  дате,
либо в дне недели), автор и актриса должны были  после  "Лукреции  Борджа"
поехать в другой театр на бал. Но они решили провести эту ночь у Жюльетты,