умную головку которой хвалил сам Жозеф Бонапарт. Своему  старому  товарищу
Мюскару, назначенному  губернатором  Остенде,  Гюго  написал  восторженное
письмо о "своей прелестной Софи" и "достойном всяческого уважения Лагори".
Классическая ситуация.
   В штабе Рейнской армии Гюго стал одним из приближенных  генерала  Моро.
Злополучная близость, ибо в  1800  году  Моро  разыгрывал  роль  соперника
Бонапарта, и  все  преданные  ему  люди  возбуждали  подозрение  у  нового
властителя. Несмотря на горячие рекомендации  Жозефа  Бонапарта,  Гюго  не
получил в Люневиле повышения в чине. Друзья, заботившиеся о  его  будущем,
добились, чтобы его назначили командиром батальона 20-й полубригады.  "Это
назначение, - сказал он, - является для меня источником новых  горестей  и
отвращения..." Ведь командиром 20-й полубригады состоял офицер, с  которым
Гюго был в ссоре.
   В 1801 году, во время путешествия из  Люневиля  в  Безансон,  благодаря
прогулке в горы был зачат третий ребенок супругов  Гюго  (как  сказал  ему
однажды отец) - на  горе  Донон,  самой  высокой  вершине  Вогезов,  среди
облаков, что доказывает, насколько властным и внезапным оставался любовный
пламень майора. Этот третий сын родился в Безансоне 26 февраля 1802 года в
старинном доме XVII века. Родители пригласили  в  крестные  отцы  генерала
Виктора Лагори, а в крестные матери - Мари Десирье, супругу  Жака  Делеле,
бригадного генерала, коменданта крепости Безансон,  -  поэтому  и  ребенка
назвали  Виктор-Мари.  Фактически  крещения,  как  такового,  не  было   -
восприемникам надо было только подписаться в качестве свидетелей  в  книге
актов гражданского состояния. Лагори к  тому  времени  уже  возвратился  в
Париж, и представителем его был генерал Делеле.
   Ребенок казался очень хилым, и акушер не надеялся, что  он  будет  жив,
спасли его только упорные заботы матери.

   Гюго - Мюскару:
   "У меня трое детей, дорогой Мюскар, - три сына. Мое поприще должно быть
и поприщем моих мальчиков. Пусть они идут по стопам отца, я буду  доволен.
Пусть сделают больше, чем мне  удается  сделать,  я  благословлю  день  их
рождения, как благословляю обожаемую мою  супругу,  подарившую  их  мне...
Сюда приехал мой брат. Он красивый малый пяти футов  шести  дюймов  роста,
всю войну прослужил гренадером в армии Самбры и Мааса. Я добился, чтоб его
произвели в младшие лейтенанты. Есть у меня  еще  один  брат...  Для  меня
весьма затруднительно пристроить его, а между  тем  он  прекрасный  малый.
Получил  неплохое  образование  и  даже  написал  трагедию,  не   лишенную
достоинств... Он решил записаться добровольцем в армию".

   Славные люди эти братья Гюго - все солдаты и поэты. Но Леопольду  пошла
не на пользу его солдатская прямота. В  20-й  полубригаде  он,  по  своему
обыкновению,  вступил  в  неравную  борьбу   со   своим   непосредственным
начальником, полковником Гюстаром. У  Гюстара  счетоводство  находилось  в
весьма запутанном состоянии. Гюго, не стесняясь, порицал его и был за  это
обвинен в подстрекательстве господ офицеров к бунту. Плохо дело! В высоких
сферах друг генерала Моро не мог рассчитывать на  какую-нибудь  поддержку.
Полковник  Гюстар  пожаловался  на  сварливый  и  буйный  характер  "этого
толстого майора, который носит в Рейнской армии синий фрак спартанцев".

   Гюго - Мюскару:
   "Он осмелился сказать, что я не был в  сражениях.  Разбойник  судил  по
самому себе..."

   Министерство охарактеризовало Леопольда Гюго как  интригана.  А  первый
консул терпеть не мог бунтовщиков. Через  полтора  месяца  после  рождения
третьего своего сына "толстый майор" получил приказ выехать  в  Марсель  и
принять там командование  батальоном,  который  предполагали  направить  в
Сан-Доминго.
   Убежденный,  что  его  преследуют,  что  над  ним   нависла   серьезная
опасность, Леопольд Гюго совершил безумство - послал свою молодую  жену  в
Париж, поручив ей умолить Жозефа  Бонапарта,  генерала  Кларка  и  Лагери,
чтобы они изменили назначение и тем самым вырвали его из рук врагов. Софи,
хоть ей и грустно было расставаться с тремя своими  малышами,  согласилась
поехать; она всегда любила трудные поручения. Но обращаться к Лагори было,
конечно, шагом неосторожным, и последствия его легко было предвидеть.
   Генерал Лагори носил теперь пышные бакенбарды и причесывал волосы  а-ля
Титус. Объясняя своему другу Софи Гюго положение дел, он нарисовал картину
далеко не  утешительную.  Лагори  долго  служил  посредником  между  своим
покровителем, генералом Моро, человеком нерешительным, и первым  консулом,
который не доверял бывшему командующему Рейнской армией, но еще щадил его.
Бонапарт мог бы привлечь к себе Лагори, назначив его  куда-нибудь  послом.
Он этого не сделал. Лагори повернул в другую сторону и сблизился  с  Моро,
хотя и знал, что Моро -  человек  слабовольный.  Первый  консул  отказался
назначить Лагори командиром дивизии. Это означало -  отставка  в  тридцать
семь лет и несомненная опала.  Лагори  страдал,  лицо  у  него  пожелтело,
блестящие глаза глубоко запали. Софи, воинственная по натуре,  настаивала,
чтобы он вступил  в  борьбу  с  первым  консулом.  Вокруг  Моро  увивались
эмиссары Кадудаля и графа Артуа. Вандейка посоветовала прибегнуть к такому
союзу - хотя бы для того, чтобы убрать Бонапарта. Совет неосторожный, но у