Мне снилось, Хлою я в объятья
   Привлек, - и так был упоен,
   Что, право же, не мог бы спать я,
   Коль стал бы явью дивный сон
   [Виктор Гюго "Во сне" ("Оды и баллады")].

   Это напоминало Бертена и Парни, было не лучше и не хуже, чем у них. Что
касается Академии, она требовала помпезных  од,  украшенных  риторическими
фигурами, апострофами и прозопопеями,  насквозь  пропитанных  возвышенными
чувствами, или же (предел академической фантазии) экзотических пасторалей,
вдохновленных творениями Шатобриана и смутно  их  напоминавших.  "Индианка
Канады, подвешивающая к ветвям пальмы колыбель своего  ребенка",  и  "Дочь
Таити" были опытами Гюго  в  этом  духе,  стихотворной  переделкой  романа
"Атала".
   Вскоре он завязал  отношения  с  Литературной  академией  в  Тулузе,  с
которой еще была связана  память  о  трубадурах  и  о  Клеманс  Изор,  что
придавало  ей  ореол  старины,  -  она  венчала  поэтов,  побеждавших   на
состязании, и под звуки флейт в награду за труды преподносила им золотые и
серебряные фиалки, ноготки или амаранты. Эжен послал на  конкурс  "Оду  на
смерть герцога Энгиенского" и получил "ноготки из резерва". Молодые  поэты
чувствовали, что в капитолии Тулузы им оказывают более радушный прием, чем
во дворце Мазарини. Виктор Гюго представил также "Оду о верденских девах",
казненных во время Революции за то, что они  появились  на  балу,  который
давали пруссаки; кроме того,  он  принял  участие  в  конкурсе  стихов  на
предложенную тему - "Восстановление статуи Генриха IV". До последнего  дня
он не смог взяться за  перо,  так  как  ухаживал  за  матерью,  заболевшей
бронхитом;  больная  приходила  в  отчаяние,  что  сын   упускает   случай
выдвинуться, и тогда он за одну ночь написал оду:

   Геройством равен ты Баярду, Дюгесклену,
   Земному неподвластен тлену,
   И чтит тебя весь наш народ.

   Нерасторжимые с тобой нас вяжут узы,
   С любовью этот дар приносим мы, французы,
   Защитнику вдов и сирот.

   Школьное упражнение, показавшее, однако, столь очевидное  мастерство  в
употреблении  александрийского  стиха  вперемежку  с  восьмисложником,   в
ритмическом равновесии мысли и стиха, что оно принесло поэту Золотую лилию
-  первую  премию  на  этом  конкурсе,   где   он   одержал   победу   над
многочисленными соперниками, в том числе и  над  Ламартином,  который  был
старше его на десять лет. Член Тулузской литературной  академии  Александр
Суме написал Виктору Гюго письмо, расхвалил его "прекрасный талант" и  уже
заговорил  о  "чудесных  надеждах",   которые   он   внушает   французской
литературе: "Если Академия разделяет мои чувства, то  у  Клеманс  Изор  не
хватит лавровых венков для двух братьев-поэтов. Здесь,  в  Тулузе,  у  вас
одни лишь поклонники, и им с трудом верится, что вам всего семнадцать лет.
Для нас вы загадка, тайну которой знают лишь Музы..." Эта жеманная похвала
исходила от писателя, известного не только в Тулузе, но и в Париже, -  его
даже именовали "наш  великий  Александр".  Суме  весьма  любезно  встречал
начинающих поэтов.  "В  нем  все  дышало  поэзией.  Казалось,  сердце  его
переполнено чувством любви к людям". В  1811  году  (то  есть  в  возрасте
двадцати пяти лет) он получил большой Золотой  амарант  за  свою  "Оду  на
рождение Короля Римского". С  переменой  политического  строя  меняются  и
сюжеты. После возвращения к власти Бурбонов Александр Суме счел  за  благо
удалиться на некоторое время в Тулуз и написать там  оду  "Хвала  Людовику
XVI". "Можно, - говорил он,  -  видеть  в  этом  воздействие  политических
событий". Разумеется, можно.
   Суме, только еще приспособлявшийся в ту пору к монархии Бурбонов, редко
бывал в Париже, но у него были там друзья,  с  которыми  он  познакомил  и
Виктора Гюго. Он ввел его в дом  крупного  чиновника  удельного  ведомства
Жака Дешана де Сент-Аман, любезного и образованного старика,  при  котором
жили два его сына, оба поэты, - Эмиль и Антони Дешан. Вокруг них сложилась
группа писателей примерно в возрасте лет тридцати - все они  были  буржуа,
католики и монархисты. Среда обычная, но в ней много говорили  о  Гете,  о
Байроне, о  Шиллере,  о  Шатобриане.  Считалось,  что  Германия  и  Англия
опередили всех в области литературы, так как Франция с 1789  по  1815  год
занималась только войнами. В салоне Дешанов мечтали о  новой  поэзии,  там
всех волновали посмертно изданные произведения Андре Шенье, опубликованные
Анри де Латушем; знатоки восхищались, находя в них совершенно новые  ритмы
и простоту интонаций,  свойственную  подлинной  античности.  К  белокурому
юноше, Виктору Гюго, люди, уже преуспевшие в литературе,  относились,  как
он видел, серьезно, называли его "дорогой собрат". Он этому не  удивлялся,
ибо полон был спокойной веры в себя, которую дает сознание своей  силы.  В
сентябре 1819 года, идя по стопам Шатобриана, напечатавшего в своей газете
"Консерватор" статью о Вандее, юный Гюго, вандеец по матери,  написал  оду
"Участь Вандеи" и дерзнул посвятить ее Шатобриану. У  великодушного  Абеля
имелся приятель-типограф, ода была напечатана. Расходилась она плохо. Но в